Николай Наседкин: Всех убить нельзя

Внезапно Борис почуял чей-то взгляд, в тревоге обернулся: из кустов пристально смотрел на него зелёными светящимися зрачками тот самый лохматый пес. Борис, нервно шаря, нащупал под ногами увесистый мокрый сук, швырнул.

- Цыц, сволочь!

Тварь, злобно клацнув клыками, растворилась в ночи. Темную тишину пробуравил стонущий жуткий вой.

5

Феодосия.

Борис уже третий день шатался по южному городу, по его пляжам и ресторанам. Только глаза устали.

И вот, когда он, измотанный, сидел в "Астории", пил сухое вино, вяло жевал резиновый антрекот, - нарисовался Сынок с двумя девицами. Официант мигом накрыл им столик - шампанское, коньяк, закуски, фрукты. Праздник жизни забурлил.

Борис через полчаса не выдержал, вскочил, пошёл к их столику, уже взялся было за свободный стул - уже Сынок вскинул на него хмельные водянистые глаза, - но Борис опомнился, прошагал мимо, к стойке.

К Сынку с оторвами вскоре подключился здоровый коренастый лоб. Задача осложнялась. Борис, заказав ещё вина и кофе, весь вечер не спускал с них глаз. Как же он ненавидел Сынка, его паршивую рыжую бороденку, его масленые толстые губы и визгливый наглый голосок.

Потом Борис, крадучись, тащился за ними по крутым улочкам Феодосии к морю. Те раздухарились, затеяли купание голышом. Борису пришлось на почти совсем пустынном пляже держаться поодаль. К компашке Сынка привязались два патрульных сержантика, поднялся шум-гам. В конце концов сынки и девки прикрылись, выкарабкались в город, остановили тачку. Борис кинулся к проезжему частнику, притормозил.

- Вон за тем такси, пожалуйста!

- Дорого будет, - процедил водитель, молодой суровый парень с перебитым боксерским носом.

- Сколько будет. Поехали!

Когда мчались уже за городом, повеселевший частник ухмыльнулся:

- Что, приятель, девчонку увели?

- Увели, - сухо буркнул Борис. - Не отставайте, пожалуйста.

И - как чёрт подгадил: "жигулёнок" дёрнулся, вильнул, потерял скорость. Водитель даванул на тормоза, в сердцах сматерился: заднее левое колесо - в лепёшку. Тачка исчезла за поворотом.

- Э-эх! - уничижительно, зло обронил Борис, достал деньги, швырнул на сиденье. Хлопнул дверцей и, раздраженно отплевываясь, зашагал обратно в город.

Крымская душистая ночь цвела вокруг, звенела, но Борис совершенно её не замечал.

* * *

Часов пять вечера.

Дикий пляж под Феодосией. Народу на нем мало. Все, само собой, - в чем мать родила: и мужчины, и женщины, и старики, и дети.

Море напоминало стекло - мёртвый штиль. Далеко-далеко от берега, почти у горизонта, дрейфовал надувной матрас. На нем - Сынок. В руке его - початая бутылка "сухаря". Время от времени он лениво подносил вино к губам, втягивал пару глотков из горлышка. И опять надолго замирал в неподвижности.

"Пора!" - решил Борис, уже четвёртый час пасший свою жертву. Он вошёл в воду в стороне от пляжа, поплыл в открытое море. На лице его - маска, на ногах - ласты.

Он подкрался к Сынку со стороны горизонта, под водой, лишь от дыхательной трубки разбегались тихие бурунчики. Впрочем, напрасно он перестраховывался: Сынок задремал-таки крепко. Борис примерился и, быстро глянув по сторонам, ухватил вялого Сынка правой рукой за подбородок, левой за темечко, рывком вывернул, крутанул голову, опрокинул его в воду. Мгновение, второе Сынок трепыхался, рвался из рук, но, жадно хлебнув горькой воды, обмяк, и уже ничто не могло спасти его.

Всё кончилось.

Борис, держась за матрас, внимательно осмотрелся. Невесть откуда появилась яхта, совсем рядом. Ему почудилось - в его сторону блестят окуляры бинокля. Всё - сгорел!.. Но яхта с алым парусом, проскользнув мимо, устремилась дальше, в открытое море.

Протерев уставшие глаза, Борис отрегулировал дыхание, натянул маску, прикусил загубник трубки, погрузил лицо в воду. В сиренево-фиолетовом мареве глубины покачивалось обвисшее, раскоряченное тело Сынка. Борис с тревогой вдруг понял: вместо страха, ужаса, отвращения при виде дела рук своих в душе его шевелится радость, довольство, злорадство...

Вот тебе и -- не убий!

Борис поплыл опять к горизонту, закруглил большую дугу, вышел на самом краю дикого пляжа, где голые, свободные от препон стыда нудисты безмятежно жарились на солнце.

Борис - на их фоне белый как мертвец - присел у кромки моря и долго ожесточенно тер и тёр-оттирал песком руки.

Почему же нет спокойствия в душе?..

6

Мысль о последнем приговоре влетела ему в воспаленный мозг, когда он ворочался на верхней полке в поезде "Симферополь - Москва".