Николай Наседкин: Всех убить нельзя

Пацанчик никак не мог сглотнуть ком в горле - кадычок так и прыгал: вверх-вниз, вверх-вниз.

- Впрочем, жениться тебе теперь не придется уже ни на ком. М-м-да... Ты вот пока лучше что скажи: где тот, самый здоровый из вас, Мордоворот, проживать изволит? И где в настоящее время ваш хозяин, ваш вождь задрипанный прячется?

Пацанчик отперхал, выдавил из себя:

- Тот, здоровый, это брательник мой сродный. Он в Пригородном лесу щас... Он в "Туристе" на лодочной пристани пашет... А тот, брательник сказывал, на море щас живёт, у родственников в Феодосии...

Борис задумчиво осмотрел Пацанчика, что-то прикидывая.

- Тэк-с, тэк-с, тэк-с... Ну что ж... Надежда Николаевна, спрашиваю, понравилась? Она не старая ещё, двадцать семь всего... Выкидыш у нее случился, чуть не умерла...

- Дяденька! - пискнул Пацанчик. - Да не хотел я! Они меня заставили!

Борис на мгновение представил себе отвратную сцену: Пацанчик, пуская слюни, закатывая глаза, дрыгается на Наде...

Лицо Бориса закаменело, глаза сузились. Он зловеще медленно приблизился к Пацанчику вплотную, распустил у него ремень. Шакалёнок напрягся, затаращился: что с ним собираются делать? Борис перехватил ремнем Пацанчика через живот, повыше брюк, пристегнул его плотно к столбу. Подёргал годится. Нагнулся, разул Пацанчика, отбросил потертые кроссовки, стянул с него носки. Морщась, держа их на отлете, скомкал, резким движением впихнул грязный ком Пацанчику в рот. Стащил с него майку, перехватил ею нижнюю часть лица Пацанчика, словно делая его собратом-разбойником, примотал голову к столбу. Теперь гадёныш мог двигать только ногами. Борис расстегнул ему штаны, спустил. Содрал полосатые трусы. Штанами привязал к столбу и ноги Пацанчика. Голый, весь в пупырышках от страха и подвальной сырости, Пацанчик, округлив глаза, мычал и дрыгался.

Борис молча достал из карманов, выложил на дощечку, словно в операционной, флакон одеколона "Саша", носовой платок, нож-"белочку". Раскрыл его, чиркнул по лезвию ногтем, удовлетворенно хмыкнул. Приблизился к столбу, проникновенно сказал:

- Я решил тебя помиловать. Понял? Сначала я хотел всех вас, мразей, уничтожить. Вас же, подонков, нельзя оставлять жить. Ну вот... Но потом я вспомнил, на твоё счастье, что у нас даже государство наше подлое несовершеннолетних не казнит. Поэтому я решил тебя очень и очень легко наказать. Мягко. Мужайся, голубчик, мужайся. Благодари Господа Бога, что жив останешься.

Говоря последние слова, Борис отвинтил крышечку одеколона, обильно смочил им платок, тщательно протер лезвие ножа. Плеснул одеколона на руку, вымыл ладони. Подошел к Пацанчику. Нагнулся. И - сделал секательное движение.

- Вот так!

Пацанчик рванулся, вскрикнул глухо, взвыл, потом обмяк, повис на путах. Борис, ещё смочив платок одеколоном, приложил его к свежей ране. Быстро выдёрнул шнурок из кроссовки Пацанчика, наложил жгут, посмотрел флакон на свет, вылил остатки жгучей жидкости на место "операции". Отбросил пустую посудину, брезгливо отёр руки от крови шарфиком-маской. Тщательно осмотрел себя при размытом свете подвальных фонарей.

Пока Борис освобождал Пацанчика, натягивал на него трусы, укладывал на землю, подложив под голову кроссовки и штаны, тот все плавал в полузабытьи. Борис посидел чуток рядом, отдыхая, потом вынул из кармана крохотный пузырёк с нашатырем, подсунул Пацанчику к ноздрям. Тот сморщился, помотал головой, приоткрыл глазёнки. С минуту смотрел дебильно вверх, скосился на Бориса вскинулся и со стоном схватился за пах. Лицо его перекорежилось.

- С-сука! Чё ты со мной сделал? Убью, гад!

Борис притиснул его к земле, концом ножа подцепил за подбородок.

- Нет, это я тебя убью, ублюдок! Я. Понял? Радуйся, что жив остался. А без баб многие люди на земле живут и - ничего. Надежду Николаевну помни теперь до могилы... И - серьёзно говорю - если кому расскажешь, или за мной охотиться начнете - убью сразу. Мне теперь терять нечего. Я своё отжил...

4

Пригородный лес.

Лето в разгаре. Буйство зелёни. Ни ветерка, ни дождинки. Вечер. Солнце уже прилегло на кроны отдаленных деревьев, готовясь унырнуть в ночь.

На берегу реки - трепыхание уютного костерка. Рядом - компашка рыбаков. Солидные дяди, тузы, вскидывали походные стаканчики, галдели, опрокидывали, закусывая ушицей и шашлыками. У костерка суетился, обслуживал хряков Мордоворот. Дело, видать, привычное: Сынку прислуживал, теперь - этим. Он уже изрядно хлебнул и теперь невпопад всхохатывал, встревал в гвалт, порой бормотал что-то типа: