Игорь Наталик - Миражи

остался жив, так как его камера была последней и истязатели притомились.

Много стерпел в этой бурной жизни староста и наверно за это долго

сидел добродушного вида твердокаменный старичок в центре Первопрестольной

в самом начале проспекта с одноименной этикеткой. Но в родные места

последние десять лет его жизни приезжала только жена. А в майскую ночь

восемьдесят девятого заполыхал в Верхних Троицах подожженный крестьянами

бывший старостин дом...

*

ТЕРЕМОК

"Пятая" дача горела впервые еще до войны. Но и сегодня она

по-прежнему воздушна и элегантна.

Есть в ней задумчивая комната - для гостей. В углу поблескивает

сигнализация - неусыпно, словно вечный огонь. Вторая комнатка

старостина.

Проходной коридор к ней - обширная столовая. Сияют кобальт и

подлинный севрский фарфор, тесно окружают стол и жмутся вдоль стены

инкрустированные, трофейные стулья из дуба. Огромный серебряный подсвечник

"на копытах" придавил коренастый комод.

Вольготно и гордо стоящие вазы - также трофейные. Одинокая старая

чаша на столе: кобальт с тусклым золотом. А на втором этаже поражает

роскошный туркменский ковер ювелирной ручной работы на сто двадцать клейм.

Цвета там, правда, немного сбиты - он кроваво-красный, будто всю Туркмению

засыпал кровавый песок Кзыл-Кума.

Общая архитектура нашей дачки замечательна. Все комнаты, как тогда

было принято, интимно затемнены. Белый свет застят могучие сосны и туя.

Везде радуют глаз теплые и живые, неоштукатуренные стены. Согревает душу

мастерство старых и современных тверских плотников-самородков.

Пряничная, с искусной деревянной резьбой беседка хоть и при

телефоне, но закрыта. А вот уже и спуск к Медведице. Все предельно

непритязательно: перильца, струганные лавки, пляшущий "горькую" столик.

Под светелкой - резная веранда с расписными, боярскими, витыми

балясинками. На фасаде здесь нет двух похожих окон. Многообразны и скаты

крыши - они воистину словно теремные опята. Ответь, роскошная избушка, где

твоя бессмертная душа?

*

ДАЧКА

В памяти саднящей занозой другая, гораздо более страшная дачка

бывший объект номер двести.

Единственная асфальтовая дорожка к ней "с черным толком" обсажена

живой изгородью с иглами в палец величиной. И была сделана ровно на ширину

капота автомобиля - ни больше, ни меньше: попадешься на пути - уже не

спрячешься.

И все-таки добрался живым и проскользнул под невидимым прицелом мимо

дачи аж до беседки на самой вершине холма - можно передохнуть.

А здесь - свои прелести: с волшебной скамейки все просматривалось и

прослушивалось на расстоянии до километра. И если лыжники шли внизу

вдоль-по-речке, то были слышны скрипы их лыж, перестук палок и отчетливо

голоса.

Сколько же их по моей широкой стране - этих уютных, тайных дачек,

построенных на костях заключенных.

*

ЁЛОЧКИ

Утром то мелкою дробью, то орудийными залпами будит радостный дятел,

который день за днем, а по моим наблюдениям - вообще непрестанно, долбит

что-то рядом с бывшей старостиной дачей.

Спелые корабельные сосны прекрасно уживаются здесь рядом с пушистыми

еловыми товарками, разряженными в балетные пачки.

Подхожу ближе: да ведь эти юные красавицы прикрывают своими нарядами

целое кладбище большущих приземистых пней.

Душа "заныла и зачесалась" от этого наглядного круговорота

бесхитростной лесной жизни.

За ночь упало много еловых шишек - то-то птицам и белкам раздолье.

А для меня была приготовлена, чуть не угодившая по голове,

здоровенная сосулька с крыши.

*

КАБАНЧИК

Вчера дикий кабанчик аккуратно прошел по накату лыжни. Следы были

легки, отчетливы и неглубоки.

Потом последовал резкий бросок (полоса нетронутого снега) в сторону

молодого кустарника. Глубочайшие раны нанесены белоснежной пелене.

Оставленные следы - будто четки, брошенные кем-то огромным в лесу.

Сошел с лыжни и продвигаюсь вдоль свежесваленного дерева - по

кабаньим следам. Вижу место лесной трапезы. Кора вспорота, ободрана и

бедро дерева буквально отполировано - небольшими влажнеющими островками.

Наконец подхожу к кустарнику - здесь словно укромный подземный

гараж. Плавный сход до земли, до уснувшей травы, корешков.

А вдали, на лыжне кто-то, громко смеясь, настойчиво звал: "Вась.

Вась".

*

НА ЛЫЖНЕ

Вбегаю рано утром на лыжах в не ожидавший от человека такой наглости