Андрей Назаров: Песочный дом

Неожиданно что-то ударило Авдейку по ногам и свалило на пол. Стойкие блики штыков на крепостных стенах разбились в искрящийся прах. Крепость хлынула жестяным дождем и обожгла Авдейке щеку. Дядя-тореадор с быком затихли. Прозрачно зазвенели пузырьки с лекарствами на столике у бабусиной кровати. Колыхнулась глубина трехстворчатого зеркала, где застыло много-много Авдеек, и желтым по черному помчались тени по шуршащей драпировке окна.

Вошла мама-Машенька и прижала к животу Авдейкину голову. Пламя вернулось в стеклянный колпак. Победно замычал дядя-тореадор. Краем сознания Машенька уловила смысл надписи на развалинах Авдейкиной крепости и стала запихивать дощечки в рюкзак. На глазах ее блестели яростные слезы.

- Бежим, мама-Машенька! - крикнула Глаша, просовываясь в комнату.

Машенька сунула ей в руки рюкзак и сказала:

- Не давай ты ему эту гадость.

Глаша забросила рюкзак в свою комнату и обиделась. Эмалированные дощечки были объявлениями полулегального венеролога; они прибивали их по ночам, получая десять рублей за каждую.

Машенька заглянула за ширму и, встретив слабый, но внятный жест, ринулась из комнаты, унося Авдейку. Глаша бежала следом, прижимая к груди шкатулку с письмами.

Тем временем дом и участок шоссе оцепила милиция. Высыпавших во двор жильцов, пережидавших бомбежку в доме по пренебрежению к смерти, а точнее, к жизни, выдворили за оцепление. Ибрагим, как добычу, волок упиравшегося Алешу Исаева.

Проломив чердачное перекрытие и два верхних этажа, тяжелый фугас ткнулся в пол просторной комнаты, выбив стекла и веером разлетевшиеся паркетины. Светя лампами от аккумуляторных батарей, саперы подступили к бомбе. Мутные блики текли по бокам чудовища, забившегося в недра человеческого жилья. Пахло известковой пылью, смазкой и нагретым металлом.

Скоро по городу дали отбой, и люди, поднятые бомбежкой, вернулись к дому с узелками и детьми. У линии оцепления они сбились в толпу и переговаривались шепотом, подавленные близостью затаившейся в доме смерти. По вспышкам в окне догадались, что бомба в комнате Данаурова. Квартиры, пробитые бомбой, к счастью, оказались пусты: жильцы или находились в эвакуации, или прятались в убежищах. Сам Данауров, глухой и дряхлый старик, был у своей сестры, чьим попечением и существовал.

Стоял конец августа, сквозил сухой ветер, обещавший скорые холода. Люди, выскочившие налегке, стали мерзнуть и роптать. Плакали дети. Громко тянули носами красноголовые братья Сопелкины, жавшиеся вокруг матери. Авдейка молча дышал в ухо маме-Машеньке, всматривавшейся в угрюмую глубину двора.

Вдруг неожиданное изумление волной прокатилось по толпе, спало и прокатилось снова, дробясь в разноголосом: "Песок, песок, песок..." Бомба, предназначенная уничтожить жизнь дома, оказалась начинена песком. Никак не складывалось: бомба и песок. Но уже кто-то вспомнил о бомбах с вывернутыми детонаторами, об антифашистах, выдирающих смертные жала и начиняющих снаряды песком. "Антифашисты... немецкие антифашисты", - пронеслось в ожившей толпе непривычное сочетание.

- Ура! - закричал Алеша Исаев. - Ура немецким антифашистам! Чего скисли, Сопелки? А ну, разом!

- Ура! - отозвались Сопелки.

- Ничего, родной мой, потерпи, - в счастливом возбуждении шептала мама-Машенька, тиская Авдейку онемевшими руками. - Война теперь быстро кончится, раз и там есть люди. Не долго ей нас мучить. Правда, Глаша?

Глаша, стоявшая рядом, прижимала к груди шкатулку и беззвучно шевелила губами.

- ...а лесгафтовские теперь от зависти лопнут, - верещал каверзный Сопелка. - У нас бомба, а у них - шиш!

- Ура! - кричал Алеша Исаев. - А ты чего, Сахан? Ура!

- Ты, чем орать, подумал бы, - угрюмо отозвался бледный, выросший из одежды подросток. - Как это за здорово живешь в бомбу песок сыпать?

- Так антифашисты же, Сахан! Антифашисты!

- Бабка надвое сказала, - пробормотал Сахан и медленно побрел вдоль линии оцепления, нашаривая в кармане тяжелую связку ключей. У ворот соседнего, лесгафтовского двора он рывком проскочил оцепление и исчез в темноте.

Вскоре милицию сняли, и люди бросились по квартирам к обновленному опасностью счастью тепла и жизни.

- Вы подумайте, - сказала Машенька, наткнувшись в коридоре на дядю Колю-электрика, невозмутимо шествующего тореадором. - В бомбе песок. Какие-то герои, антифашисты, его насыпали. Ведь что с ними могут сделать - подумать страшно.

- А я не думаю, - парировал дядя Коля.

- Да они же спасли нас! Она за стеной, в шестом подъезде лежит, эта бомба.