Виктор Некипелов - Институт Дураков

В общем, Володя заявил следователю, что это был... сознательный акт протеста против денежной системы. Дескать, он всегда ненавидел "презренный металл", уродующий человеческие отношения, и считал, что все зло в мире - от денег. Специально поступил в финансовый институт, дабы понять, что такое деньги. После окончания долго наблюдал, в частности, на своем заводе, как денежная система, наличие денег уродуют нашу экономику. Помнил слова Ленина о том, что при социализме деньги будут отменены, считал, подобно коммунарам двадцатых годов, что "подгонка рублем" для граждан социалистического общества столь же унизительна, как "подгонка дубьем" при помещике. Страдая от невозможности что-нибудь сделать в борьбе с этим всеразъедающим злом, не видя выхода ни для себя лично, ни для человечества (к тому же безнадежно запутавшись в личной жизни), Володя решил покончить с собой. Но как? Наложить на себя руки не хватало смелости, тогда и решил: если источник всех зол - деньги, то пусть этот молох его и убьет. И он задумал совершить крупную кражу, такую, что карается смертной казнью. Он так рассуждал: если это безнравственное государство пуще собственного глаза лелеет Золотого Тельца, то пусть оно и убьет его - жертву чистой идеи - на этом грязном жертвеннике...

Вот такой интересный и трагический бред. К сожалению, на развитие самой идеи, на ее, так сказать, сценическое воплощение, на игру - у Володи попросту недостало фантазии. "Деньги - зло, деньги - зло", - твердил он своему врачу, не согрев эту мысль выдумкой, не придав ей сюрреального, чисто "шизофренического" размаха и блеска. Он тоже писал "ученый трактат", но насколько же бледнее выглядело это творчество по сравнению с работой Розовского! Произведение Володи напоминало худой пересказ записной брошюрки на тему "Классики марксизма-ленинизма о денежных отношениях при социализме".

- Энергичнее надо, смелее! - внушал Володе перебравшийся в нашу палату большой дока по части психиатрии Семен Петрович Б. (к сожалению, он пришел уже после того, как Володя сдал свой доклад врачу). - Что вы как кота за хвост тянете: "Деньги - зло, деньги - зло"? Ну и что из того? Вы действие дайте, действие! Схватили бы тогда горсть десяток и подожгли их! Ну хорошо, не успели. Так сейчас делайте! Нарежьте бумажек, Ленина нарисуйте на них! И жгите, жгите по углам, под кроватью! Ничего, не все еще потеряно. Наклейте плакат в сортире: "Голосуйте на выборах за меня! Я отменю деньги!" А на суде листовки разбросайте... Произнесите речь. Вот так, вот так! - он выбрасывал вверх руку и делал страшное лицо.

- Да, да, - оживлялся Володя. - Вот так, вы говорите? А в листовках что написать?

Нет, не мог он. Прямодушная, простая душа, - попросту не умел хитрить и играть. Увезли его тоже в понедельник, тотчас после комиссии. Очень мне было его жаль.

А накануне, 3 марта, получил он передачу от своей возлюбленной. Так давно ждал и именно от нее, жена забыла после ареста, отказалась. На одном из вареных яиц на скорлупе было написано тоненько, мелко карандашиком: "Я люблю тебя, мой глупый, мой дорогой!" И Володя заулыбался, вспыхнул своим замечательным румянцем, долго, как мальчишка, прижимал к щекам и губам заветное яйцо. И на следующий день легко, с той же просветленной улыбкой, ушел на свою Голгофу.

БРАТЬЯ МОИ - УГОЛОВНИКИ

Возможно, мне скажут: а не перекладываю ли я розовой краски, не чересчур ли вольно пишу? Сентиментальный убийца Никуйко... целомудренный вор Шумилин... Не слишком ли осветленные типы выходят из-под моего пера, и что это, как не оправдание преступников, идеализация уголовного мира?

Нет, не идеализация. Попытка понять этот мир, рассмотреть, из кого он состоит. Кто они - уголовники, эти парии нашего общества, осужденные и отвергнутые им, эти люди, которых мы обычно стараемся не видеть, не знать, не замечать? Братья они наши, ли нет?

Я знаю, что есть два подхода, две точки зрения на проблему. Одни считают, что уголовники, уголовные преступники, набивающие наши лагеря и тюрьмы, суть (по их взаимоотношениям с обществом, по их психологии, быту, нравам, морали и т.д.) отщепенцы, отребье рода человеческого, закосневшее в жестокости и безбожии, а часто - просто биологически порочные, ущербные особи, в которых нет ничего человеческого, достойного. В какой-то степени эта линия восходит к "Запискам из мертвого дома" Ф.М.Достоевского.

Другая точка зрения имеет в своей основе чеховский подход, так полно и прекрасно выраженный им в "Острове Сахалине". Конечно, могут сказать, что Чехов был сторонним наблюдателем и сам с уголовными каторжниками не сидел. Но эта линия включает в себя и свидетельства такого замечательного знатока уголовной психологии, как В.Г.Короленко.