Виктор Некипелов - Институт Дураков

- Как хорошо, что я встретил вас, - говорил мне Борис Евсеевич. - Что значит образованный культурный человек!

Как-то Каменецкий попросил у меня бумаги и карандаш... Геннадий Николаевич предложил ему изложить письменно всю историю преступления, все подробности, детали. Охарактеризовать убитого... Рассказать, какие козни он раньше строил Каменецкому, а теперь его родственники будто бы строят жене... Каменецкий охотно взялся за эту работу и несколько дней прилежно, закусив губу, корпел за столом над листом бумаги. Исписанные листы клал в карман халата и так ходил по отделению. Мне очень хотелось прочесть его произведение, но попросить было неловко, не решился.

Однажды после обеда (это было числа 23-24 января) Каменецкого вдруг вызвали к врачу. Он вышел, а через несколько минут вдруг повторилось то же, что с Виктором Матвеевым: вошла нянька и стала собирать постель моего нового друга. А меня будто обухом по голове ударило, уж на этот раз сомнений быть не могло: из-за меня! И что за рок такой: со вторым человеком сдруживаюсь второго отнимают тут же, открыто, грубо.

Правда, Каменецкий, в отличие от Матвеева, не исчез бесследно, он просто был перемещен в спецотделение ("бокс"), в котором содержались какие-то особо опасные, как утверждала местная молва, - политические, изменники, иностранцы...

А вот я ошибся! Уж не говорю, что опозорился, опростоволосился, сел в калошу... Очень не хочется, просто стыдно рассказывать. Но, наверное, надо.

Причиной перевода Каменецкого был, оказывается, был тот же беспокойный "дух", "злой мальчик" отделения - Витя Яцунов. Однажды, стоя рядом с Каменецким у столика сестры, выдающей продукты зеков, хранящиеся в холодильнике, он увидел торчащие из кармана соседа листы бумаги. Я же говорил, что Каменецкий писал свою исповедь для Геннадия Николаевича. Ну, Яцунов и подшутил - вытащил листки незаметно. Естественно, прочел в палате. И что бы вы подумали?

Фантастика!

Вовсе никакой не учитель был наш бедный, испуганный, затравленный Борис Евсеевич Каменецкий. И никого он не убивал, не было никакой 102 статьи... Ничего не было. Все сочинил, напел мне в доверчивые уши этот простоватый и жалкий на вид человек.

Б.Е.Каменецкий ни много ни мало был с т а р ш и м с л е д о в а т е л е м п о о с о б о в а ж н ы м д е л а м прокуратуры Узбекской ССР! Сел (бывают и такие фантастические случаи) за... клевету на Главного прокурора Узбекской СССР! Нет, не та "клевета", что у меня, здесь имеется в виду "клевета" частная, клевета как оскорбление личности, та, что наказывается по 130-й статье УК РСФСР. Что ж, видимо, не поделили что-то два паука, и тот, который поглавнее, упек малого.

А я ему - как единомышленнику - о Сахарове взахлеб! Сколько "Хроник" пересказал! В скольких преступлениях власти изобличил! И ведь находил понимание, сочувствие, сам слушал - про евреев да татар. А! Понимаю теперь, откуда он про последних знал так много. Ведь все татарские процессы в основном проходили в Ташкенте и других узбекских городах. Может быть, этот самый Каменецкий их и организовывал? Следствия вел? А может, и к делу самого П.Г.Григоренко руку приложил? Его ведь в Ташкенте арестовали и там мучили полгода...

Прокурору, следователю, вообще "всякому "менту" - в тюрьме не жизнь. Понятно, что боясь расправы со стороны уголовников, он и сочинил душераздирающую историю об убийстве начальника, оскорбившего жену. И все развешивали уши, я в том числе. А когда выкрали у него разоблачающие листки, он, естественно, тут же сообщил об этом врачам (может быть, любимцу своему Геннадию Николаевичу), и те незамедлительно убрали Каменецкого из палаты, спасая от "гнева народного".

Вот какая история приключилась со мной... "Ведь бывают же такие промашки" - как поет Александр Галич.

А все-таки. Как доверительно слушал меня Борис Евсеевич! А уж как сомкнулись на родственной почве сионизма!.. Ей-богу, не часто такого собеседника найдешь!

БИТВА ЗА АВТОРУЧКУ

Ежедневно, в начале десятого утра, как я уже рассказывал, проходил врачебный обход. По понедельникам, после комиссии, его вел Яков Лазаревич Ландау, в другие дни, по очереди, - рядовые врачи, хотя Ландау тоже присутствовал. Ведущий обход шел по палатам первым, останавливаясь возле кроватей и задавая заключенным вопросы. Остальные врачи стояли в сторонке. Процедура была чисто формальная, консилиумов и споров у постелей не возникало. Обычно всем задавались одни и те же вопросы:

- Ну, как дела?

Или:

- Жалобы есть?

Поскольку не разъяснялось, какие жалобы имеются в виду: медицинские (на здоровье) или режимные, - я всегда задавал один и тот же вопрос: