Виктор Некипелов - Институт Дураков

Правда, дальнейший рассказ несколько разочаровал меня. Виктор Матвеев, как оказалось, был из уголовного лагеря, уже со сроком. Получил пять лет, кажется, за обыкновенную кражу и уже отсидел год или два. А потом - расклеил по лагерю листовки с политическими стихами... Вот и взяли, стали новое дело крутить. Что-то говорил он мне о тяжелых условиях в лагере под Ростовом, о том, что мочи не было... Прямо не признался, но я понял, что этими листовками он попросту говоря "закосил" - чтобы признали больным, невменяемым, "дураком", - все-то легче, мол, будет в психушке, чем в лагере. То есть налицо был именно "политикан", как представили мне его в палате, уголовник, рядящийся под политического. О таких людях, густонаполняющих сегодняшние наши политические лагеря в Мордовии и Перми, писал еще Анатолий Марченко в своей книге "Мои показания".

Нужно сказать, что уголовники довольно часто идут на совершение действий, называющихся у нас политическими преступлениями. (Власти, правда, даже эти "преступления" называют уголовными. Раз по уголовному кодексу судятся - все уголовные. А политических заключенных у нас, де, и в помине нет. Это еще с легкой руки, то бишь, с верткого языка Н.С.Хрущева так повелось.) Чаще всего это именно листовки. Что же движет этими людьми? Конечно, бывают случаи, что они действуют и, так сказать, из чистых побуждений (процент недовольных если не основами власти, то существующими порядками, законами и т.д. среди населения уголовных тюрем и лагерей очень высок, "коммунистов" здесь ненавидят и всячески отъединяют себя от них; вождей, не исключая и Ленина, высмеивают). Но в большинстве случаев такими "политическими" руководят чисто конъюнктурные соображения. По неразумению, конечно. Среди уголовников почему-то бытует убеждение (мне лично не раз приходилось с этим встречаться в разных камерах и в лагере), что в политических лагерях - условия лучше. И кормежка будто бы "от пуза", и передачи чаще, и работать - по желанию, и, очень характерное: вертухаи, мол, все "на Вы..." Ну а что касается возможности попасть в "дурдом" вместо лагеря, то, как я уже говорил, редко найдешь уголовника, который не мечтал бы о таком счастье. И так же широко распространено в уголовной среде убеждение (видимо, не безосновательное), что вернейший путь к этому счастью лежит именно через политическое "преступление". "Толкнуть политическую речугу" на суде или листовки разбросать - это практикуется часто. И увы, дает желаемые результаты! Ведь не знает, дурачье, что не в вольную психушку на полгода будет выписан квиток, а в "спецуху", без срока, да еще с галоперидолом в неразумный мозг.

Идут! Вот и Виктор Матвеев соблазнился. И очень хотел, как сразу же, в первом разговоре со мной признался, чтобы сочли его невменяемым.

- Да зачем вам это, Витя? Вы же здоровый человек! Вы представляете свое будущее?

А он все твердит не очень уверенно:

- Вы не знаете, как в лагере плохо... Столько лет еще... Хуже не будет. В больнице же кормят... Молоко дают...

Войдя в доверительность, он мне и стихи свои почитал. Что-то про Новочеркасские расстрелы, про кровь под танками... Жутковатые и ...хорошие, чисто поэтически, стихи, жалею, что не осталось в памяти даже строчки.

Талантливый, просто очень талантливый (и несчастный) человек сидел передо мной - этот "шейх" из Ростова-на-Дону. Чистое, выразительное и нервное, отражающее внутреннее раздумье лицо, глаза тоскующие, живые.

Мы говорили долго. Об искусстве, стихах. Я спросил, кто его любимый поэт. Он назвал ...Эдуарда Асадова! Конечно, он почти не знал лучших имен, даже о Блоке ведал только по "Двенадцати". Я стал рассказывать о Гумилеве и Ахматовой, он слушал жадно, хватко. Во время разговора (мы сидели рядышком за столом) я несколько раз ловил на себе внимательный взгляд няньки. Подумал: надо бы не слишком демонстрировать свой интерес к одностатейникам. Но как это было сделать, если тянуло пуще неволи? В течение дня мы еще несколько раз заговаривали с Виктором, и каждый раз на нас останавливался регистрирующий взор няньки. В остальное время "Шейх" лихо играл с Бесковым, Лукашкиным и еще какими-то зеками из другой палаты в "покер" и "квадрат" (азартные игры с помощью костей домино, в которые играют в тюрьмах на сигареты или под какой-нибудь другой интерес), а иногда, как мне удалось заметить, что-то писал, лежа на койке.

Пробовал я заговорить и с другим моим одностатейником - Иваном Радиковым. Кстати, к концу второго дня я перебрался на освободившуюся рядом с ним кровать, и мы, таким образом, стали непосредственными соседями. Но Иван поначалу отнесся ко мне недружелюбно.