Семен Подъячев - Разлад

— Молчу я… не перечу… Хозяин! потрафлять надо… Пошли в другую избу… сели за стол… ужинать велел собирать, четвертную распечатал, налил в графин. Сам выпил и мне поднес. Стали ужинать. Харчи, гляжу, хорошие. Щи со свининой из белой капусты, каша с салом, квас, любота! Поужинали, он и говорит: «Ложись теперича спать… хоть здесь, хоть в сенцах… В сенцах-то покой, а здесь бабы встают чем свет громыхают». «Ладно, говорю, мне все одно, — в сенцах так в сенцах…» — «Пойдем, говорит, я тебе укажу где. Аксюшь, дакось ему постелиться чего-нибудь в головашки. А я, говорит, пойду на печку, разломало меня дорогой-то, растрясло… спине больно». Та-ак, думаю себе. Ах ты, старый чорт, растрясло тебя!.. Ушел он. Помолился я богу, лег… уснул, точно умер. Долго ли спал, не знаю, только слышу скрозь сон толкает меня кто-то под бок… Открыл глаза, с просонок-то не пойму, где я… Кто это? «Я, говорит… Что ты, аль испугался? Небось, говорит, не домовой, — душить не буду»… Ах ты, думаю, притка тебя задави!.. Во жены-то!.. Наши хороши, а эти еще чище… Что ты, говорю, стерва, очумела?.. Спаси бог, сам услышит, отвечай тут из-за тебя… «Небось, говорит, не услышит… знаю я… спит, старый чорт»… А много ль время теперь? Свет, небось, скоро? «А зачем тебе, говорит, свет-то?..» Хохочет, подлая. Ловко, говорю ей, это ты… не знамши человека, — пожалуйте! «У ловкого все ловко». — А муж-то, говорю… вон свекор тоже… вижу, небось, я… «Да что ты, говорит, к обедне я к тебе, что ли, пришла, ай на дух к попу?»…

А и то, думаю, мне-то какое дело… наплевать!..

— Ушла она от меня, должно, перед светом… Только было я глаза завел, слышу: заиграл пастух в жалейку, — скотину выгонять. Вставать, думаю, мне аль погодить?.. Лежу… слушаю. Пошли, слышу, бабы на двор коров доить… Подоили, заскрипели воротами, — выгнали скотину на улицу. Гляжу, идет сам, — только проснулся, — косматый, разумшись. — «Ну, говорит, как спал на новом-то месте? Вставай… делов нам ноне по горло. В Москву поедем на двух с угольем. Попьем чайку, закусим, поедем на угольницу насыпать… Вставай». Встал я. Напились чаю, позавтракали, поднес он мне стаканчик, забрали спосуду, кули тоись, запрягли в полки — поехали на угольницу. Приехали туда, начали насыпать из кучи уголь… Измазался я, аки чорт какой… потья эта с непривычки-то в рот набилась… От ям дым идет, глаза ест… Плюнешь — слюна черная… А жарко-то, — духотень… А хозяину с угольником ничего, словно так и надо… Знамо, привычка… Ну, насыпали — слава богу… пить смерть захотелось… Пошли все трое в сторожку, достал хозяин бутылку, — выпили, посидели, поехали назад с возами домой… Дома не мешкали, не отпрягали… Живо срядились опять, — закусили, выпили… «Пошел со Христом!» Он на чалой кобыле передом, я на саврасом жеребенке, позади… Лошади здоровые, привычные, — прут… снасть крепкая… все устроено, как надо быть, не бойся, что ось сломишь. Не сломишь — железная…

— Съездили мы в Москву с углем все по-хорошему… Назад приехали… Кладь оттуда захватили в город… Опять деньга… не порожнем… Стал я у него жить… Неделю живу, другую, третью… вижу, ничего: жить можно… Аксютка эта для меня — лучше быть не надо. Старухе, ейной матери, потрафил… Жить можно. Работы особо тяжелой нету… Знамо, хресьянская, то, се… Ну, да ведь мне не привыкать стать… По праздникам в храм божий обязательно посылал хозяин… Сам, бывало, пойдет, коли дома, и меня с собой. «Пойдем, скажет, Маркел, возблагодарим господа за его великие и богатые милости»… По праздникам в деревне весело было… Деревня большая… народ все мастеровой… игрушки из жести делают… исправный… ловкий… Девки это… все больше на фабрике живут, прожженные… На улице-то стон стоит. Ну, я, знамо, до этого не касался. Я, братчик, по другому ударил. Даве я тебе сказывал, как хозяин-то мой в трактире говорил, что, мол, повадились к ним в деревню трое… народ смущать… забыл?

— Помню, — ответил я.

— Вот это самое… Мне, может статься, и не к чему бы, и не знал бы я про них, да дело вышло как-то само собой. Сидим мы раз с хозяином в избе, чай пьем. Окошко открыто… Глядь, идут по улице мимо окон трое… один повыше всех в шляпе, а те двое в картузах… Чьи такие, — говорю я, — гляди-кась? Посмотрел хозяин. Плюнул. «А вот эти, говорит, самые смутьяны-то гитаторы-то и есть». Куды ж это они? «Куды? Идут, вишь, как и водится, к Чюнину двору… Таматко у них клуб, притон… Да погоди, ужо, попадет вам, а Мишке не миновать острога…. Донесу, истинный господь»…

— Пойду-ка-сь я, говорю ему, схожу туды, послушаю, что такоича… любопытно.