Семен Подъячев: Семейный разлад

— Дурак, чорт! — закричал отец. — Собачьей смертью издохнуть, аль христианскую кончину приять, — как по-твоему, что лучше, а?

— Мне все равно. Да я об этом и не думаю. А вот нащет попа, который в набат звонить велит, нащет его подумать надо. Указать ему место, не мутил бы дураков диких для своей выгоды.

— Ты укажешь! Ты укажешь, сукин ты сын! — весь затрясясь от злости, завопил, как бешеный, Анисим Мосеич. — Ты укажешь! Тебе какое дело, а? Ты что за начальство? Ежели да ты что сделаешь, науськаешь на отца духовного — убью! У-у-у, сволочь! Выродок окаянный!

Сын молчал. Он весь как-то точно вздрогнул, хотел, очевидно, что-то крикнуть в свою очередь, но сдержался и торопливо принялся трясущимися руками свертывать новую папироску.

В избе стало тихо. Сидевшая с растрепанной головой и все время молчавшая молодая бабенка поднялась и зажгла висевшую над столом лампу. Лампа закачалась, и по избе в тон ее качанья тоже закачались и забегали тени.

— Вот что, — начал опять, помолчав и наблюдая, как бабенка зажигала лампу, Анисим Мосеич, обращаясь к сыну:- Женить тебя после пасхи надо. Понял?

— Понял! — усмехнувшись, ответил сын. — Ну что ж?

— А ты зубы-то не скаль, я всурьез говорю, не на ветер. Невеста у тебя есть. Василья Крюкова девка. Семья хорошая. Родителев ее мы достаточно знаем. Женись — живи. Авось, за разум возьмешься. Приобретать будешь в дом, а не из дому. Бросишь совдеп-то свой окаянный, службу-то эту непутевую. Кроме разоренья да убытков, от нее ничего нет, а коли что бросишь ее, на место на хорошее можешь поступить, вон как брат твой, Григорий. У того не забалуешь. У того все так точно. Гляди, как он снарядился. Что барин ходит. Жену одел. Матери вон полсапожки прислал. Чего они теперь стоят? А ты что видишь? Эна, чисто злая рота ходишь. На сапоги не добудешь. Пиджачишка — стыдно глядеть. А то-же: кто я — «Власть! Я на апчественной службе состою. Жалованье тоже получаю». Гы! Жалованье. Плюнуть только на твое жалованье! Ни один дурак, случись ежели уйдешь ты, на твое место не сядет… Как ни выбирай. Кому охота? Бегут от вас. Было время, попугали вы нас достаточно. А мы — вот они! Каки были, таки есть!

— Горбатого одна могила исправит, — сказал, усмехнувшись, сын.

— Что-о? — заорал отец.

— Горбатого, говорю, одна могила исправит, — повторил сын. — Все, что ты говоришь, я давно знаю. Да не боюсь я ничего, а свое дело, худо ли, хорошо ли, делаю, делать не перестану. А насчет женитьбы ты говоришь, так ведь невеста ваша, какую вы нашли, знаю я ее, за меня не пойдет.

— Как так не пойдет! По какому это случаю? Дом, что ли, наш плох, аль еще что?

— Не пойдет! Я ведь венчаться к попу в церковь не потащу ее, а она без этого обряда навряд ли согласится. Вот ежели согласится без попов, то и я согласен. Охотно женюсь.

Отец слушал эти его сказанные им слова с таким видом, что как будто бы его сейчас кто-то хочет пришибить на месте.

— Как так без попов, а?! — спросил он после продолжительного молчания, во время которого в избе стало как-то жутко, точно тишина перед идущей грозовою тучей. — Как так без попов? — возвышая голос, повторил он, и вдруг, вскочив с места, бросился с кулаками к сыну. — Да ты что же это, сволочь проклятая? — наскакивая на него, орал он. — Да ты что же это взаправду в моем доме этакие насмешки-то надо мною делаешь? Убью, окаянная сила! Я ему по-хорошему, а он вон что! Нехристь! Разбойник! На кой ты мне чорт нужен посля этого! Иди из мово дома, куда хошь! Во-о-о-н! Вон, анафема проклят! Убью!

Не зная, что еще крикнуть, задыхаясь от злобы, размахнулся и ударил сына. Удар кулаком пришелся по голове. Сын отшатнулся и стукнулся головой об стену.

Обе бабы завопили и завизжали.

— Убью! — зарычал совершенно обезумевший от злобы, страшный, с пеной по углам губ Анисим Мосеич и, схватив лежавший на скамейке, не убранный бабами валек, которым они обыкновенно колотят на речке белье, взмахнул им, не помня себя, и, прежде чем бросившаяся жена успела схватить его за руку, ударил этим вальком сына по виску.

С глухим стоном и делая какие-то судорожные движения левой рукой, Иван повалился боком на скамью.

— Убил! Батюшки, убил! Караул, убил, — пронзительно завопила перепуганная молодая бабенка, жена старшего сына, и побежала к двери, оглядываясь на бегу страшными от ужаса глазами.

— Убил! Ка-а-раул! Убил! Батюшки, убил! Убил! Убил! — раздались ее вопли за окнами на улице.

«Семейный разлад». Рассказ был напечатан в газете «Беднота» 7 апреля 1922 г. (№ 1193).