Семен Подъячев: Среди рабочих

Никто не ответил. Все сидели молча и ждали. Минут через двадцать пришел кузнец и привел с собой «самого».

— Что такое, а? — закричал «сам» визгливым голосом, весь красный, с выкатившимися глазами, — что такое?.. Егор, а?.. Встать!.. — вдруг пронзительно завизжал он на нас. — В-в-встать!..

Мы все, как школьники, поднялись и стояли в неудобных позах, теснясь в узких проходах между столом и скамейками.

— Ну, что такое?

— Жрать нельзя… падаль! — угрюмо произнес кузнец. — Собака жрать не станет… сбесится!..

— Молчать! — завизжал управляющий. — Не у тебя спрашивают… Егор, объясни!..

— Я, барин, докладывал вашей милости, — начал нарядчик, выйдя из-за стола и стоя перед «самим» на вытяжку, — какой народ: все не так да не этак… Люди едят, ничего… а им, вишь, плохо. Извольте спросить у других…

Управляющий обвел нас всех глазами и спросил:

— Кто недоволен харчами, говорите… Ну, кто?

Все молчали, опустив головы… Что-то унизительное, гадкое и жалкое было в этих опущенных головах.

— Да вы попробуйте, — сказал я, не вытерпев.

— Что? — спросил управляющий, сделав большие глаза и дернув головой кверху, точно лошадь, которую неожиданно ударили по морде.

— Вон они щи, в чашке, попробуйте, — снова повторил я.

— Как ты сказал? Повтори! — сказал «сам» после продолжительного молчания, во время которого я чувствовал, что все глаза устремлены на меня.

Я хотел еще раз повторить сказанное и уйти, но в это время к управляющему подскочила кухарка и затараторила, как сорока.

— Барин, батюшка, врут они… шти, как шти… холодные малость, — только и всего… Не диво, что холодные: сколько часов стоят… печка-то выстыла. За обедом давеча сколько слопали… Добавила водицей, знамо… только и всего… шти, как шти… хучь кому хлебать…

— Ну, что ж вы? — обратился к нам управляющий и, помолчав, сказал: — Кому не нравится, можете убираться к чор-ту!.. Завтра расчет… Я найду таких, кому будет нравиться. — И повторив еще раз:- К чорту! — торопливо вышел из кухни.

Все молчали… Нарядчик опять забрался на старое место и начал хлебать щи… Кузнец дрожащими пальцами вертел папироску.

— Ловко! — сказал он. — Вот так ловко! — И, обратившись к нарядчику, крикнул:- А все ты, чорт серый, глот!.. Погоди, дьявол, погоди!..

— Не грозись! — спокойно произнес нарядчик. — Не страшно…

— Погоди! — опять повторил кузнец. — Бабник, чорт! А ты, шкура барабанная, — набросился он на кухарку, — чего егозишь… хвостом-то вертишь… сво-о-лочь!..

— От сволочи слышу! — огрызнулась кухарка.

— Трепалка… язва… У-у-у, убить тебя мало! Кабы тебя на мои зубы… Дурак муж-то глядит… не видит…

— Чего не видит-то? Чего не видит-то? — завизжала кухарка, — сказывай!

— Чего… чего… Трепло!.. Снюхались… потрафили друг дружке, го-го-го!.. А муж-то дурак. Эх вы, дьяволы!.. Тьфу!..

Он плюнул и ушел из кухни на улицу.

— Слышали, люди добрые? — закричала кухарка, обращаясь к нам. — Будьте свидетели!..

— Не трещи, не трещи, дура, лахудра!.. — заговорил ночной сторож, ее муж, — заплевала… Правда-то, видно, бельмы колет…

— Молчи, гнилой пес… туда же!

— Ребята! — закричал вдруг кто-то из рабочих, перебивая перебранку. — Что ж нам, не жрамши быть? Валяй на пятнадцати винтах!.. давай воды… кроши хлеба!

Все дружно и торопливо принялись крошить руками хлеб; наполнили этим крошевом чашки, налили в каждую из ушата холодной воды, посолили, «пустили» в каждую чашку по ложке черного, горького «постного» масла, и мурцовка «на пятнадцати винтах» была готова!..

— Валяй, ребята!

Поужинав, рабочие начали располагаться спать. Кто полез на нары, кто устроился на скамейках… Я сидел и искал глазами места, где бы можно было приткнуться на ночь. Места не находилось, а на грязном полу ложиться не хотелось, да и подостлать было нечего.

Из этого критического положения вывел меня веселый парень, Тереха-Воха.

— Юфим, — кричал он кому-то, — идем, что-ли! — И, обратившись ко мне, прибавил: — Пойдем и ты с нами!

— Куда?

— В сарай спать… гоже! А тут, — продолжал он, скаля белые зубы, — жуть! Клоп… У тебя покрыться-то нету?.. Наплевать… забота! Моим кафтаном покройся, а я полушубком… Юфим!.. — опять закричал он.

— Да, иду, иду, леший! торопила!.. И куда гонит… диви на пожар.

И с этими словами к нам из-за печки вышел старый, седобородый, высокий и худой рабочий.

— Ну, Тереха-Воха, едем! — сказал он и ласково добавил: — Рязань косопузая…

— Вот и он с нами, — сказал Тереха, кивнув на меня. — Вновь… жалко!..