Семен Подъячев: Зло

И вдруг какая-то отчаянная, безумная смелость охватила ее, и она, пронзительно завизжав, вцепилась ему зубами в щеку.

— О-о-о! — заревел он. — о-о-о, врешь!

— Пу-у-пусти! Христосик! батюшка… пусти! — молила она, теряя сознание.

— А-а-а!.. нет… нет, врешь, стерва! а-а-а!

Когда она опамятовалась, он сидел рядом с ней, протянул ноги, курил и сбоку, кося глаза, поглядывал на нее… Она застонала.

— Наплевать! — вслух рассуждал он, посмеиваясь, — эка штука!.. Чего там?.. Это у тебя в мешочке-то что такое — ну-ка-сь, покаж!.. Да ну, самдели, какого ты чорта арапа-то строишь? — крикнул он. — Барышня какая… махонькая, несмышленышек… Я тебе вот наставлю банок!.. У меня, брат, за этим дело не станет!.. Что я тебя, зарезал, что ли? Дура, право, ну! Чего ты?.. Ты мужу-то не сказывай!.. Надоел, чай?..

Он засмеялся и, протянув руку, сдернул привязанный у ней сбоку мешочек с грибами.

— Грибки… гм! Это ты кому же, а? Ловко! Нам годится… мы всем берем… отдай, а то потеряешь… они нонче в цене… спасибо! Денег нет ли, а? Чего молчишь-то? Дура ты! Деревня! Другая бы рада была…. А ты вот что, ты говори, слава богу, целу оставил, не придушил… Возьму, вот, давну раз — и пар вон… Так-то вот, как тебя звать, не знаю, помалкивай!.. Полеживай тут, пока я уйду…

Он поднялся, поправился, взял ее мешочек с грибами и сказал:

— Прощай!.. Лежи, смотри, смирно, не ори… Уйду, вот тогда хоть всю глотку раздери — наплевать! Ах ты, сволочь, дура, — добавил он и, ударив ее ногой в бок, полез, ломая сучья, прямо в чапыгу, в другую, совершенно противоположную от дороги, сторону…

Оставшись одна, Агафья приподнялась и села. Она сидела и слушала, как мало-помалу затихал треск кустов в той стороне, куда пошел он… Скоро все стало тихо… Сквозь чащу пробивались косые лучи солнца, играя какими-то причудливыми пятнами и полосами там и сям.

Было свежо, и Агафья чувствовала, как все ее измятое и какое-то чужое, не ее тело вздрагивает резкой и сильной дрожью, а зубы, несмотря на то, что она стискивала челюсти, принимаются вдруг стучать как-то сами собой, помимо ее воли, болезненно и страшно.

Она сидела долго, глядя широко открытыми, напряженными глазами прямо против себя, на то место, куда скрылся он, боясь встать и думая, что вот-вот оттуда, из этих кустов появится снова он и с ним вместе придет ее конец, смерть.

Прошло еще немного времени, и она услыхала где-то далеко, по правую от себя руку, со стороны дороги, треск колес по камню.

Оживилась и вдруг осторожно, согнувшись, затаив дыхание, косясь в ту сторону, где скрылся он, приподнялась и, еще ниже согнувшись, похожая в своем испуге на какого-то загнанного зверя, побежала сквозь кусты, ломая их, не чувствуя, как сучья хлещут ее и по лицу, и по чем попало, в ту сторону, где была дорога и откуда доносился стук колес.

Выбежав на дорогу, она присела, согнувшись, в канаву и увидала, что с той стороны, откуда она давеча шла, кто-то едет…

«Не наши ли кто?» — подумала она и больше притаилась и припала к земле, как беляк заяц по осени, увидя охотника, боясь пошевельнуться…

Телега подъехала, и Агафья увидала, что в ней сидит их деревенская баба, Марья Утенкова.

— Слава тебе, господи, не увидала, — прошептала она, прижимаясь к земле. — Срамота-то кака… о-о-о, головушка моя… как я мужу-то… мужу-то как скажу?..

Телега проехала и скрылась за повертком.

Агафья вылезла из канавы на дорогу, отряхнулась, поправила на голове платок и растрепанные волосы, постояла, посмотрела на обе стороны и вдруг как-то отчаянно, безнадежно, всплеснув руками, горько заплакала и торопливо пошла тем же самым следом, где шла давеча, назад, домой, в деревню.

Пройдя к деревне, она свернула с дороги в сторону и овражком, тянувшимся позади овинов и риг, прошла никем не замеченная прямо к своей усадьбе. На усадьбе стоял старый, покачнувшийся на бок, с худыми воротами сарай и виднелась яма, где был когда-то овин, заросшая теперь бурьяном и крапивой. От сарая шла тропинка, по которой ходили за сеном, прямо к избе, к задней калитке, сделанной со двора. Калитка эта была открыта, и на дворе было пусто. Скотину выгнали в поле гулять. Агафья шмыгнула, нагнувшись, в эту калитку, прошла по навозу двором на мост, остановилась здесь, послушала и, перекрестившись, дернула за скобку, отворила дверь и вошла в избу.

В избе было тихо и полутемно. Левон сидел спиной к двери, насупротив окна, на низеньком, толстом обрубке и подшивал стельку к старому валеному сапогу. Услыхав скрип двери, он обернулся и, увидя жену, с удивлением воскликнул: