Семен Подъячев: Зло

Выйдя из больницы, он совсем почти перестал пить, меньше стал ругаться и не трогал жену пальцем.

Но Агафье от этого было не легче, ибо он вместо битья и ругани «взял моду» изводить ее словами.

— Ну, как, скоро ли? — говорил он и зло смеялся, — надоело! Куды его денешь-то?.. Мне не надо…

И по мере того, как время подходило, он делался все «ядовитее».

— Что жа ты?! Должно быть, язычком только тряпать мы умеем, а самой жалко…

— Господи Суси!.. Нешто я виновата? Вот, погоди, придет час, — делай в те поры, что хошь… хошь топи, хошь дави…

— Стану я душу сквернить из-за всякого, прости господи, чертенка… Твой, небось… твое чадо… ты и делай!..

— Я, небось, тоже хрященная… За него тоже ответ дать господу на том свете… нешто он виновен?.. Така жа андельска душка безгрешная…

— А, жалко стало! «Андельская душка»! Погоди, повешу я тебе эту андельскую душку на шею, дай только твоему часу-то притти… Что-то больно долго не идет он, час-то твой этот… Придушить, да и вся недолга… Жалость пришла… должно, угодил тот-то… О-о-о, дери тебя чорт и с ним-то! Задушу! Обоих задушу.

— Взял да придушил… О, господи Суси, скоро ли конец-то мучению-то моему? Взаправду уж придушил бы, легче бы мне было, нечем измываться-то… Измучил ты меня… извел! На кого я стала похожа-то? Ни на эстолько вот у тебя ко мне жалости нет… Зверь ты!..

— А ты кто? А ты что со мной сделала?.. Мне-то сладко?.. Эва она, культяпка-то… по чьей милости, а? Меня вон ручкиным стали звать.

— О, господи Суси! — воскликнула с плачем Агафья. — Скоро ли конец-то этому? Господи, царь небесный, смилуйся, развяжи грех! Скоро ли конец-то?.. Скоро ли конец-то муке-то моей мученской? О, царица небесная, матушка, за что я такоича таку скорбь несу?.. За каки таки грехи наказал меня батюшка царь небесный?.. Ой, скоро ли конец-то? Ой, скоро ли он придет-то?! Ба-а-атюшки! Ро-о-одимые!..

Пришел конец.

Пришел он после Петрова, в июле, под самую Казанскую.

Дело было ночью. В избе, где было и душно, и жарко, лежала только одна Агафья. Спирька уехал с вечера с ребятишками в ночное, а Левон спал в сенцах за дверью на холодке.

Еще давеча, днем, после обеда, убирая с мужем на усадьбе сено, таская его на носилках огромными скирдами в сарай, почувствовала она, что ее «час» подошел, но, испугавшись, промолчала и с огромными усилиями, стиснув зубы, таскала скирды…

Левон нарочно складывал скирды как можно больше и «запрягал» жену вперед, думая, что «авось, мол, с натуги-то не сделается ли ей что», и понукал ее, покрикивая, как на лошадь.

— Но, но, небось!.. Ишь ты, барыня! Аль тяжело?..

Задыхаясь, с трясущимися руками и ногами, вся желтая, с глазами, в которых стояли какая-то боль и ужас, таскала она скирды, слыша, как стучит в груди сердце и как стучит в голове настойчиво, как-то болезненно-однообразно и мучительно, все одно и то же: «Теперь скоро! теперь скоро! теперь скоро!» Легла она не поужинав и не стала собирать Левону.

Он покосился на нее и, усмехнувшись, сказал:

— Что, аль никак кончик подходит?

— Подходит, — ответила Агафья, — радуйся! Может, бог даст, подохну… тебе развязка… Ищи тогды другую, хорошую…

Левон собрал сам себе поужинать, поел и ушел в сенцы…

Вскоре после его ухода Агафья почувствовала первую схватку и, вся похолодев от испуга и боли, стиснула зубы и только как-то зашипела сквозь зубы, точно засвистала…

«Баушку бы надыть, — мелькнуло у нее в голове, — как же так-то, господи?.. Умру… смерть моя… о-о-о!..»

Немного погодя схватка повторилась с удвоенной силой. Агафья еще пуще испугалась и, не вытерпев, закричала.

Левон услыхал и босиком, в одной рубашке, соскочил с досок, на которых спал, и на цыпочках побежал в избу.

— Что ты? — топотом спросил он.

— Час мой приспел… баушку бы… Кончик мой… О-о-о! О-о-о! Лявон… ба-а-тюшка!

— Тише ты… не кричи! — испугавшись чего-то и весь вдруг начиная трястись, сказал он. — Не надыть баушку… так ты… авось… Где теперича ее?.. Дело ночное… не кричи ты шибко-то…

— О-о-о-ох! Смерть моя! Родимые, смерть моя! — завопила вдруг Агафья от нестерпимой охватившей ее боли. — Ох, Лявонушка, батюшка, умираю, смерть моя… кончик мой!.. Вздуй хочь лампадку-то, догадайся… злодей ты эдакий! Му-учитель!

Левон, суетясь, тыкаясь по избе, испуганный и не перестающий трястись, нашел где-то спички и «вздул» лампадку.

— Кончик мой, умираю! — вопила Агафья. — Без покаянья… без попа… ба-а-атюшки! Родимые!..

— А ты не ори шибко… скрепись, — опять сказал Левон. — Терпи… не первый снег на голову… авось, обойдется… сама вин…