Дмитрий Мамин-Сибиряк: Весенние грозы

— В городе-то я был, как подкованная лошадь, — с грубоватой откровенностью объяснял сам о. Семен. — А теперь расковался, и знать больше ничего не хочу. Кончено…

Нужно было видеть, с какой энергией о. Семен ушел в новую деревенскую жизнь. Он везде поспевал сам и любил всё делать своими руками: пахал, косил, рубил дрова, ходил за скотиной. Деревенский день казался коротким, особенно летом. Могучая натура о. Семена давно требовала именно такой работы. Всего интереснее было наблюдать его отношения к своей попадье.

— Она у меня в городе-то на дамском положении была, — любовно говорил о. Семен. — Только своих ребят и знала, а теперь везде надо поспевать. Только успевай повертываться… Ну, и то сказать, другой такой попадьи с огнем поискать.

Огневу ужасно нравилась эта оригинальная чета. Первое время попадья сильно смущалась в его присутствии и не раскрывала рта. Сидит и всё время молчит. Потом Огнев заметил, что она зорко за ним наблюдает и, видимо, имеет какие-то собственные свои мысли. Катя рассказывала про неё Огневу, что это очень веселая и говорливая женщина, с которой интересно поговорить, но попытки в этом направлении со стороны Огнева не увенчались успехом: попадья отвечала «да» или «нет» и молчала самым красноречивым образом.

Только раз попадья вышла из своей роли. Это за вечерним чаем. Огневу показалось, что она сегодня как-то особенно пристально смотрит на него, и смотрит с таким видом, точно хочет что-то сказать и не решается.

— Что вы на меня так смотрите, матушка? — спросил, наконец, Огнев.

— Да так… — ответила попадья без всякого смущения. — Смотрю вот и думаю, когда-то свадьба будет у вас.

— Какая свадьба? — удивился Огнев.

— Хорошенько его пробери, мать, — поощрял жену о. Семен, расхаживая по комнате. — Валяй напрямик…

— Вы с Катериной-то Петровной всё переговорили, Павел Васильич? — продолжала попадья и, получив отрицательный ответ, укоризненно покачала головой. — Нет, нехорошо, Павел Васильич… Девушка серьезная, а этакими делами не шутят.

Теперь уже смутился Огнев, откладывавший роковое объяснение с Катей со дня на день. Всё как-то не выходило случая. Его поразило главным образом то, что его личное дело такого интимного характера сделалось чуть не общим достоянием. Какая-то попадья считает своею обязанностью читать ему наставления… В конце концов это было просто обидно.

— Они тут с дедом Яковом Семенычем давно ворожат, — объяснял о. Семен. — И так и этак раскидывают умом, а толку всё никакого. Вот им и обидно.

— Послушайте, господа, это наконец… наконец… Что может подумать Катерина Петровна? — взмолился Огнев.

— Она уж подумала, — ответила попадья. — Прямо-то, девичьим делом, конечно, не говорит, а мысли есть… Настоящие мысли. Пошли бы к ней, Павел Васильич и переговорились бы до конца.

— А если она… — замялся Огнев. — Теперь у меня есть хоть надежда впереди, а тогда и этого не останется.

— Бог не без милости, казак не без счастья… Надо же кончить, Павел Васильич.

Это постороннее вмешательство сделало то, чего недоставало Огневу. Оставалось только итти вперед. Ему казалось, что Катя относится к нему хорошо, но этого было еще мало, — вопрос шел о всей жизни. С другой стороны, обстоятельства складывались так, что нельзя было делать новых отсрочек. После короткого раздумья Огнев отправился в школу, благо был уже вечер и Катя была свободна. Выходя из ворот поповского дома, Огнев оглянулся и увидел, как в окне стояла попадья и торопливо крестила его.

Катя была дома, когда пришел Огнев. Дорогой добрая половина решимости оставила его, сменившись самой преступной слабостью. Даже явилось скромное желание вернуться домой и отложить объяснение до следующего раза. Но и это было неисполнимо, потому что Катя уже видела его и вышла навстречу.

— У вас сегодня такой расстроенный вид, — заметила она, здороваясь. — Вы здоровы?

— Да, ничего…

В этом вопросе не было ничего особенного, но Огнева ободрил самый тон, каким он был сказан. Так умела говорить только одна Катя, с таким необидным участием. Это простое, серьезное лицо точно светлело какой-то внутренней теплотой. Огнев сел на свой стул к письменному столу, где обыкновенно сидел, и несколько времени молчал, потирая одной рукой колено. Потом он обвел глазами комнату, вздохнул, тряхнул головой и неожиданно для самого себя проговорил:

— Мне необходимо поговорить с вами серьезно, Катерина Петровна…

— Да? Я слушаю…