Подъесаул сжал увесистые кулаки и выразительным жестом показал, как надо было работать. Шишкарев при этом отодвинулся в сторону и покрутил головой.
— Схватили мои молодцы жидка. Завизжал он, как поросенок. Гвалт такой поднял, скажу вам, хоть святых вон уноси. Брыкается, вырывается, царапается. И за дверью, — слышу, — тоже визг, крик, гвалт, столпотворение. — А-а, голубчики! вот вы когда отозвались. Высаживай дверь, ребята!
Голос подъесаула зычным, неожиданно окрепшим раскатом наполнил все отделение и все углы отозвались вдохновенными звуками боевого упоения. У Шишкарева дух захватило, когда подъесаул, упершись в бока кулаками, сделал грозный поворот к нему, как бы к воображаемому взводу. Глаза словно выпятились, тупой подбородок уперся в плечо, толстые усы, как занесенные для удара ятаганы, остановились в угрожающей неподвижности. Страшно…
Подъесаул выждал несколько мгновений и, усмехнувшись, снова принял миролюбивый облик.
— Сопят мои казачишки над жидом, никак не сладят, — продолжал он сожалеющим тоном: — такой брыкучий черт!.. Побагровели от натуги, рассвирепели, пыхтят, а он визжит, этак хрипит аж… душу раздирает мерзавец!
— Вы, братцы, поверните, — говорю, — его другой стороной! А то голову еще ему разобьете, отвечать придется… Другим концом…
— Слушаем, вашбродь! Мы его… середкой… днищем!..
Выражаются, конечно, без стеснения, не по-печатному. Раскачали: р-раз!.. р-раз!.. Как тараном, знаете… И смех, и грех… Р-раз!.. р-раз!.. Подалась, наконец, дверь, открыли…
— Смотрю: действительно, одно женское сословие оказалось… в ночных, знаете, откровенных таких дезабилье, без рукавов… ну… знаете?.. Перепугались, бедняжки. Две-то старые ведьмы, а одна молоденькая. Лицо — белый платок, а глаза такие, черт возьми… ух, какие глаза!..
Подъесаул ухватился за голову. Долго молчал.
— Пардон, — говорю. Осмотрел внимательно комнату, — никого. В следующей — детишки и нянька. — Фу, черт возьми! Неужели влетел? Вот неприятность-то!.. Даже вспотел от такого конфуза.
— Пардон, — говорю, — мадам! Значит, я введен в заблуждение… Вышла ошибка…
— О-о!.. — простонал Шишкарев. В изумлении он не мог глаз оторвать от тупого, квадратного подбородка своего спутника… Минутами ему хотелось крикнуть испуганно и отчаянно, как кричат бессильные, малого духа люди, когда закормленная, бешеная с жиру лошадь вырвется из стойла и с заливистым ржанием начнет носиться по двору, со двора на улицу, давать задом, топтать застигнутых врасплох цыплят, телят, зазевавшихся ребятишек… Хотел крикнуть, замахать руками, спрятаться куда-нибудь, точно жестокое лошадиное копыто и его голове угрожает… Но он сидел, не открывая рта, точно загипнотизированный, и, не отрываясь, молча, смотрел, как двигался между усов тупой, квадратный подбородок…
— Пардон… пардон-с!.. — повторил офицер и со смущенной усмешкой поскреб голову.
Шишкарев встал с места и взволнованно сделал несколько шагов по отделению.
— Вы меня извините, — сказал он умоляющим голосом: — но… мне кажется… вы все это… выдумали? ведь, этого не было?..
— Увы и ах! — мрачно вздохнул подъесаул: — из песни слова не выкинешь… Было дело под Полтавой…
— Но… неужели вы… ах-х, Боже мой! это же — по-зор!..
— Да вы погодите! — с досадой, но тоном приятельским сказал подъесаул: — сядьте, господин! Позор, позор… Гнусная сцена, конечно… Жид этот, как отдох и заметил, что я обескуражен, полез вдруг на меня со всей наглостью еврейской натуры. Визжит, подлец, слюной брызжет: — «Это безобразие! Это насилие! разбой! деспотизм! Я буду жаловаться в Государственную Думу! Я — в газеты! Я… я… я…»
— Тьфу, будь ты проклят! И без того конфузно, а он налезает. Нижние чины тут. Положение — сами понимаете — щекотливое… Но не бить же ему морду в его собственном очаге, так сказать?.. Отступили в полном порядке, как это называется. Именины уж из головы вон! Какие там к черту именины! Вместо возвращения с победой, пришел на квартиру, лег, уткнулся в подушку и замычал быком… от боли и страдания!.. Пропал! Чувствую: сомкнулись волны надо мной и иду я топором на дно… Дошел, что называется, до предела…
— Ах… ах… ах… — жалобным, подавленным голосом восклицал Шишкарев, сжимая виски ладонями.
Подъесаул махнул рукой и горестно крякнул.
— Вы подумайте! — сморщившись, простонал он страдальческим голосом: — карьеру ребром поставил! С одной стороны, как ни перевертывай, — незаконно-с! С другой — глупо! Ведь такого дурацкого положения нарочно выдумывать — не выдумаешь!..
Читать дальше