Павел Нилин - Через кладбище

Легкий холодок пробежал по спине Михася, и что-то защемило внизу живота.

- Нервы у вас, Сазон Иванович, подорваны, - заставил себя усмехнуться Михась. - Это от нервов вы все говорите. Только от нервов...

- Нервы у меня, дорогой мои, не хуже, наверно, чем у кого-либо, сурово пошевелил скулами Сазон Иванович. - Но дело сейчас не в этом...

А в чем - Сазон Иванович так и не сказал, не успел сказать.

У железнодорожного переезда, посредине дороги стояли два немца - офицер и солдат.

Офицер поднял руку, солдат взял на изготовку, придавив к животу автомат.

- Опять ловят кого-то, - сообразил Сазон Иванович. - Где-то кто-то чего-то такое сотворил...

- Документ, - подошел к телеге офицер. - Затчем, куда, откуда? произнес он с необыкновенной отчетливостью русские слова.

- Битте, - сказал Сазон Иванович и медленно стал вытаскивать из-за пазухи бумажник.

А Михась, чтобы унять вдруг охватившую его нервную дрожь, вцепился обеими руками в перекладину телеги и так сидел, удивляясь и даже возмущаясь спокойствием и неторопливостью, с какими Сазон Иванович вынимал из бумажника аусвайс.

- Вот, ваше превосходительство, господин офицер, мой документик. Пожалуйста, битте шейн.

Офицер посмотрел документ, потом снова взглянул на Сазона Ивановича, должно быть сверяя фотографию на документе с подлинником.

- А это мой племенник, - кивнул на Михася Сазон Иванович. - Везу вот на свадьбу в Жухаловичи. Женить пора. Не желаете ли, господа, по нашему дикому русскому обычаю выпить за здоровье молодых? - Из соломы в передке телеги высвободил горлышко большой бутыли. - Ведь молодежь - она ни с чем не считается. Война не война, а жениться надо.

- Имеет невест? - насмешливо посмотрел на Михася офицер.

- Ну конечно, не на козе же ему жениться. Имеет невесту из хорошего дома. Дочь священника. После свадьбы предполагают поехать в Берлин или же в какой-нибудь другой немецкий город, чтобы поработать, так сказать, на пользу, на победу великой Германии - нашей, так сказать, освободительницы...

"И чего буровит, чего буровит", - с тоской и нетерпением думал Михась, все крепче сжимая вспотевшими руками перекладину телеги.

А Сазон Иванович говорил и говорил что-то уж совсем нелепое, как казалось Михасю, пересыпал свою речь немецкими словами и перетирал между тем полотенцем два граненых стаканчика, вынутых из соломы.

- Милости просим, - протянул он немцу стаканчик. - Не побрезгуйте нашей некультурностью. Это называется, по-нашему, вишневка, а по-вашему - кирш и еще как-то. Своего, так сказать, завода. Для свадьбы специально приготовлена.

Немец, улыбаясь, взял пустой стаканчик. Подставил под горлышко бутыли, наклоненной Сазоном Ивановичем. Подержал, пока стаканчик наполнился темно-красной жидкостью. Но пить не стал, протянул хозяину:

- Сам, сам. Битте.

- Ага, понятно, - принял стаканчик Сазон Иванович и, не возражая, выплеснул его в свой обросший дремучим волосом рот. - За ваше здоровье, ваше превосходительство.

Офицер выпил после Сазона Ивановича из другого стаканчика и закусил кусочком сала, тоже после того, как сала отведал хозяин.

- Данке, - сказал офицер и резко разрубил воздух кожаной перчаткой: можешь, мол, ехать.

- Видал, как он проверил на мне, как на собаке, что выпивка и закуска не отравленные? - спросил Сазон Иванович, когда они отъехали. Культурность! Ничего не скажешь. Выпил, закусил и даже документы у тебя не проверил.

- А солдат только облизался, - заметил Михась.

- Ну это уж такое солдатское дело. Во всех державах. Только облизываться.

- А для чего, Сазон Иванович, вы вишневку с собой везете?

- Вот для этого и вожу. Если б не вишневка да не мой разговор, он, пожалуй бы, ссадил тебя сейчас с телеги с твоим аусвайсом и - в комендатуру. А там - разбирайся. Глядишь - и ножки уже болтаются, а головушка - в петле. Разговоришься...

- Ну уж вы начали и - поповскую дочь для чего-то приплели, и великую Германию.

- Глупо, что ли, считаешь? Значит, еще совсем молодой. Не понимаешь. А глупость другой раз всего сильнее за сердце берет. И лесть. Лестью можно тигра уничтожить. Уж на что есть люди высокого положения, словно каменно-железные, неприступные, а и то...

- Стой, стой! Стой, твою...

Михась похолодел, услышав злобную ругань.

Из-под моста появились, вылезли три полицая с повязками на рукавах и с винтовками наперевес - побежали за телегой.

- Стой! Не слышишь, бандит? - кричал долговязый, бегущий впереди полицай в черном матросском бушлате, в широких синих галифе и в желтых сапогах. - Я тебя сейчас подыму за уши, покажу Москву...