Павел Нилин: У самой Волги

- Гордость в тебе непомерная, - улыбнулся дедушка. - Самолюбие в тебе очень крепкое. Тебя послушает кто со стороны, так может подумать, что это ты сама и Сталинград отстояла...

- Не сама, но со всеми тут была и действовала, - сказала бабушка. - И этого у меня никто не отнимет.

- Ну, это правильно, - согласился Ерофей Кузьмич. - Но только вздыхать не надо. Я этого больше всего не люблю, когда попусту, беспричинно вздыхают. К нам вон внук приехал, и ему интересно что-нибудь новенькое послушать...

- Напротив, я хотел, спросить, как вы жили, - сказал Петя. - Я ведь только по книгам знаю, какая была Сталинградская битва. В кино это видел. А вы тут, можно сказать, участвовали...

- Конечно, можно сказать, участвовали. Все делалось на наших глазах, оживилась бабушка. - А что делалось, это сейчас даже пересказать невозможно. И я сама удивляюсь. Я так, наверно, и помру удивленная. Ведь чуть не все сто дней мы тут ползком передвигались. Все ползком, ползком, на четвереньках, чтобы уберечь себя от какой-нибудь пули, или от осколка, или еще от чего. Из окопа в окоп, из трубы в трубу, из подвала в подвал, из блиндажа в блиндаж, все ползком. Так и переползли взад-вперед весь наш город. А потом уж вот сюда выползли, в этот поселок, к самой Волге. Уже бои кончились, а мы все в блиндаже жили. Жить-то было негде. Даже коробок от домов не осталось. Один битый, горелый кирпич. Дедушка лежит в блиндаже контуженый, а я около него хлопочу, как умею, вроде медицинской сестры милосердия.

- Ты уж слишком много на себя берешь, - заметил дедушка. И передразнил: - Вроде медицинской сестры! Вон куда хватила...

- Ну, или вроде санитарки, - поправилась бабушка. - Это мне все равно, вроде кого. Важно, что я за тобой неотступно ходила. А тут вдруг приезжает Иван Федорович Чалов, известный нам инженер. "Мы, говорит, сейчас срочно завод будем восстанавливать, тракторный, "Эстезе". А чего же там восстанавливать, когда от завода почти что ничего не осталось? Один памятник стоит у бывших заводских ворот, тоже во многих местах пробитый пулями. Но Иван Федорович Чалов говорит: "Разбиваем вокруг завода брезентовые палатки для рабочих, и я хотел бы, чтобы вы тоже приняли участие в восстановлении". Это говорил он, конечно, не мне, а Ерофею Кузьмичу, как бывшему каменщику. Но Ерофей Кузьмич лежал еле живой, одна кожа да кости. И я сама уже считала, что каменщик из него больше никогда не получится. Он не то что камень не мог бы поднять, но даже по малой надобности не мог выйти из блиндажа. А вокруг холод был ужасный. И питания, конечно, никакого не было, потому что до этого мы питались кое-как, все время от военных; а бои уже кончились, и военные, обыкновенно, проехали дальше, - на Берлин или куда их направили. Но тут нас вскорости разыскала женщина из райсовета, которая обходила все блиндажи, и сказала, что поставит нас сейчас же на питание, выдаст карточки и пришлет доктора. Все как она говорила, так и сделалось. И когда к нам пришел Иван Федорович Чалов, я уже могла угостить его чаем с сахаром, а он принес с собой водку и колбасу. А у меня еще были картошка и лук...

- Видишь, как она все сосчитала и помнит, у кого что было, - подмигнув внуку, засмеялся Ерофей Кузьмич. - Ох, и экономистка! Она из чижика пуд сала натопит.

- Ты меня не перебивай, - попросила бабушка. - Я по порядку все вспоминаю, раз человек просит рассказать, как мы тут жили. И вот сидим мы в блиндаже, пьем чай, и вдруг Иван Федорович Чалов говорит: "А я, между прочим, вашего Петю недавно на Урале видел". Я спрашиваю: "Какого Петю?" Потому что мы уж с дедушкой, после того как на наших глазах утонул тот пароход, не надеялись увидеть тебя в живых. А Иван Федорович говорит: "Как какого Петю? Обыкновенного, вашего внука Петю. Он с моим сынком Гришей в одном детском доме находился, а сейчас учится в школе". Тут я сразу записала твой точный адрес, где ты находишься, и отправила тебе письмо. Но почти год никакого ответа не было, хотя я писем пять еще написала. А дедушка Ерофей Кузьмич, прямо на удивление всем, начал поправляться. И вскорости поступил на работу - правда, не на тракторный, потому что далеко было туда ездить и помещений для жилья там еще не было, кроме палаток, а здесь же, в поселке, в стройконтору...

- Ее уж тут давно нету, этой стройконторы, - сказал Ерофей Кузьмич. И показал в окно: - Она вон где была. А теперь наши барышни, - он кивнул на жиличек-геодезисток, - свою контору там открыли. И буровые мастера тоже там помещаются. Здесь ведь все теперь по-другому будет, не так, как поначалу замышлялось. Гидростанция тут все по-новому произведет. Ведь плотина - она чуть в стороне отсюда начнется...