Павел Нилин - Варя Лугина и ее первый муж

- Я думаю, Варя, что нам надо зарегистрироваться. Будем жить как люди. Вдруг ребенок...

- Уже, - сказала Варя и опустила глаза. - Я чувствую...

Добряков в одну минуту переменился. Он стал серьезнее в эту минуту. Добряков поцеловал жену в висок и сказал деловито:

- Только ты не бегай, Варя...

И потом много раз он повторял эту просьбу. Говорил он с нежностью, с еле заметным волнением. Казалось, его нельзя заподозрить ни в чем. Но Варя заподозрила. Она спросила:

- В чем дело? Мне не бегать нельзя. Я работаю. И это мне не вредно. Чего же ты волнуешься?

И Добряков доступно объяснил:

- Я как тебя увижу с чужими парнями, у меня даже сердце как-то не в порядке... Я не могу...

- Какие же они чужие? - наивно сказала Варя. - Они же комсомольцы! Я должна с ними разговаривать.

- Все равно, - сказал Добряков, - я страдаю...

Варя засмеялась.

Она не могла привыкнуть не смеяться над мужем. Она всегда смеялась. Правда, беззлобно, любя.

Но Добрякова эти чуть заметные насмешки раздражали все больше.

Этот смех, казалось ему, разделяет их. Он не чувствует, что жена близка ему, что она под веселую руку не высмеет его когда-нибудь и при посторонних людях.

И если раньше ему нравилась ее самостоятельность, то теперь эта самостоятельность угнетала его.

Добряков сказал однажды:

- Я не чувствую, что я женатый. Я как будто замужем. Ты не слушаешь меня.

- А что слушать? Говори - буду слушать...

Она опять смеялась. А он все мрачнел. И мрачно сказал:

- Я же тебе говорю - не бегай. Не разговаривай с другими парнями...

- Да ты что, с ума сошел, что ли? Я работать должна...

- А я говорю - не надо. Можно и не работать в крайнем случае. Я и сам хорошо получаю.

- Вот так так! - сказала Варя. - И это называется комсомолец, бывший групорг! Да таких из комсомола надо исключать.

- Исключай! - закричал вдруг Добряков. - А я тебе говорю - не бегай! Я тебе приказываю...

- Вот как? - удивленно протянула Варя. - Да ты, оказывается, строгий муж! Чего доброго, ты бить меня начнешь...

- А ты не выводи из терпения...

Помолчали.

- Ну ладно, - сказала Варя, - брось дурака валять! Что это за новости? Мы с тобой комсомольцы, Васюк. Получается, что ты меня ревнуешь...

- Не ревную, - сказал Добряков, - а просто не хочу. Я тебе муж. При чем тут ревность?

Этого последнего слова он боялся. Это страшное слово. Это только мещане могут ревновать. А он не мещанин. Он комсомолец. И он просто хочет, чтобы жена любила его так же, как любит он ее.

В новом доме наконец ему дали комнату. Довольно большую. Не тридцать метров, но двадцать четыре. Добряков купил шкаф, тахту и кровать. Надо купить еще стулья.

Варя сказала:

- У тебя больше денег нет. Я вот получу, и купим остальное. Будет все вместе...

Добряков сказал:

- Не надо. Я в кассе взаимопомощи получу...

Вышло это у него немножко грубовато. И он поправился:

- Зачем же, Варя, ты свои деньги будешь тратить? Тебе одеться надо. Я жалею, что не могу тебе сейчас чего-нибудь купить...

Добряков был ласков. Но план у него был неумолимый. Он хотел быть полным хозяином в своей комнате. И говорить по-хозяйски: "Я велел, я велю..."

Этот тон он усвоил сразу же, как жена сказала ему о беременности. Он уже тогда понял, что девушка эта, слегка заносчивая и не в меру гордая, чье внимание заслужить он считал еще недавно недостижимой мечтой, завоевана теперь им окончательно. Он не сказал этого даже самому себе. Но он чувствовал это.

И вот она поднимается по лестнице в его дом, в его комнату. А он стоит в кухне у окна и видит ее. Он очень счастлив сейчас.

Это поднимается по лестнице жена, мать его будущего ребенка, его любимая девушка. Этой девушкой гордится весь завод.

А он. Добряков, ее муж. Он тоже не олух. Он способный человек. Его уважают на заводе. Ему дали комнату. Большую, светлую. Два окна, центральное отопление, газ, ванна. Не всякому дают такие комнаты. А ему дали. Его ценят. Он далеко не олух, Добряков.

Он идет навстречу жене, берет у нее из рук небольшой чемодан, целует ее в лоб, говорит:

- Варя, зачем ты таскаешь такие вещи? Я сам принес бы...

- Ну, я тоже не калека.

- Тебе же нельзя.

Потом он идет на кухню, где стоит на газовой плитке блестящий чайник с плетеной ручкой. Он снимает чайник, несет его в комнату. Они пьют чай.

Зеленый круг от абажура лежит на глянцевитом полу. Они пьют чай со сладкими сухарями. Добряков макает сухарь в дымящийся чай.

- Ты знаешь, Варя, я так доволен. Ты скажи матери, пусть переезжают...

- Ладно, - говорит Варя. - Я скажу.