Евгений Носов - Два сольди

Сима сунул в Манин стакан желтый, прокуренный палец.

- А теперь зажигай!

Все, оборвав разговоры, заинтересованно следили за этой процедурой.

- Жги, давай!

- Ну на! Ну на! - горячилась Маня, впопыхах ломая о коробок спички. Проверяльщик нашелся.

Под одобрительные возгласы палец пыхнул фиолетовым сполохом, несколько огненных капель скользнуло по волосатой руке. Сима, выставив горящий палец перед носом, будто церковную свечку, внимательно созерцал, застыв в скептическом смешке.

- Гляди-ка! Горит, зар-раза... - признал он с напускным удивлением. - А когда пил - вода водой.

- Ой, брехло! - Маня потянулась за моей спиной, норовя стукнуть кулаком по Симиному горбу. - Брехать - не пахать...

- Ей-бо, чтой-то с первой не разобрал. Можа, я не из той посуды? Ну-ка, спробовать из другой.

Это послужило поводом выпить еще, и все опять оживленно задвигались, забубнили обычное: "Ну, побудем!", "Дай-то не последнюю...", "Здоровья хозяюшке!".

Маня тоже отпила, сыпнула в рот щепоть капустки и, счастливо оглядев застолье, наклонилась к моему уху:

- А я столь уже не затворяла. А тут думаю: счезни оно все, малый в армию идет, пущай люди погуляют. Да и взяла грех на душу.

Сима услышал-таки шепоток, загремел во весь голос:

- Какой такой грех? Никакого тут греха нету. Произведено ради дела, не для баловства. Народ собрался проводить с почестями, все по-хорошему. Какой грех, верно, Карпыч?

Иван Поликарпыч, не ухватив суть, потянулся к Симе:

- Ты про чего?

- Грех, говорит, на душу взяла. - Сима звякнул ногтем по бутылке.

- А то не грех, - засмеялась Маня. - Коли запретно, то и грешно. Ох, гореть мне синим огнем, вот как твой палец давеча. И уже горела б, кабы не вот он, отпусти ему Бог здоровья. - Она обхватила участкового за плечи и, растроганно сунувшись лицом в его ухо, несколько раз сочно чмокнула. - Вот кому век в ножки кланяться!

- Ладно, ладно, - бурачно налился Иван Поликарпыч. - Не то говоришь, Марья.

Он достал аккуратно свернутый носовой платок, промокнул взмокшие залысины, крутую шею и лишь потом обтер нацелованное ухо.

- Нет, ты мне скажи, - домогался Сима какой-то своей истины. - Не понимаю я этова...

- Чего тебе сказать?

- А вот то: почему нельзя?

- Симка, не козюлься, не охальничай, - весело пригрозила Маня.

- А он пущай даст мне понятный ответ, ежели к этому приставлен.

- А, брось ты! - отмахнулся Иван Поликарпыч и отгородился от Симы кулаком, подпершим бритую защечину.

Сима обиделся:

- Ага, власть слушать не хочет...

- А чево слухать-то, - поспешила наперерез Маня. - Слухать-то чево? Слухать и нечево. Давай, Иван Поликарпыч, споем, молодость спомним.

И, опять приобняв участкового, качнув его боком, поманила за собой тихо, для ближних только:

Скакал казак через доли-и-ины...

- Эк стелется, лиса! - Сима осклаблил в ехидном смешке свой единственный бивень. - Два друга - узда да подпруга.

- Симка, тяни давай... - кивком пригласила Маня.

Через Маньчжурские края-а...

- Во бугай! Ничем его не отговоришь, глянь-кось, рога выставил. Иди вон пересядь к Аполлону, не замай человека.

Сима и впрямь поднялся, перекинул ногу в галоше через лавку, но пересел не к Аполлону, а, бесцеремонно отодвинув мужиков, примостился рядом с Иваном Поликарпычем, с другого от Мани бока.

- Ох, мать пресвятая! - маня завела глаза под лоб. - Слухай теперича одново ево, никому рта не даст разинуть.

А Сима уже гремел своим неприятным, жестяным голосом:

- Вот ты говоришь, дескать, дело противозаконное. Ладно, согласен! Я и сам могу это понять, потому как казенная винополия, и тут всякий не лезь, не вмешивайся. Оно и в старину эдак-то было. Казна есть казна, с этим все ясно, и никто спору не ведет. Тогда ты мне скажи, как мне, крестьянину, быть, ежели выпить надо?

Мужики захохотали.

- А чего вы регочете? Бывает такое - надо, и все тут. Ну, не по-дурному, об этом разговору нет, а вот так, как сичас, к случаю.

- К случаю тоже можно по-дурному налопаться.

- Погоди, Аполлон, не перебивай... Я што имею в виду, какой случай? Ну, праздник там подоспел, дите родилось или вот как ноне. Спокон веку это заведено, и никто этова доси не отменял. Не было такого указу, верно?

- Вроде бы не было.

- Да што я, басурман какой - не угощу людей, когда это надо, когда обиход жизни требует? Угощу! Разобьюсь, а людей привечу! Не стану же я один кофей подавать, позор на себя брать. Вот так-то ежели собраться да сказать: "Ну, товарищи хорошие, дюже рад, што пришли, счас я вам кофею налью". Согласные?