Евгений Носов: Два сольди

Как раз в это время под лесом лениво, в безветрии, поднялся столб дыма.

- Никак, горит чего? - насторожился участковый.

Мужики молча глядели в то место, где средь темной дубравы молодо зеленел осинник.

- Чему гореть-то? - сказал дядя Аполлон. - Сыро еще в лесу. Поди, ребятишки костер палят.

Дым, однако, погустел, заворочался тугими клубами, высоко взметнулся в синеву неба, где воздушный поток подхватил его и развернул на сторону долгим хвостом.

- Не лесник ли полыхает? - догадался Сима.

- Не мели, - возразил Иван Поликарпыч. - В том годе только горел.

- Э-э, браток, огню не закажешь! Лесник и есть! - Сима вытянул кадыкастую шею, поросшую сизой от проседи стерней. Глаза его заинтересованно повеселели. - Дым в самый раз из Прошкиного распадка.

- Может, и Прошка, - согласился дядя Аполлон.

- Ево место, - кивнул дядя Федор.

- Я ж и говорю. Больше гореть некому. - Сима пересунул на голове толстый суконный картуз. - Интересно, сено али изба?

- Должно, сено, - определил кто-то из мужиков. - У него еще от той зимы целый стог остался.

- Дым белый, ясное дело, сено, - подтвердил дядя Аполлон.

- Эх, как занялость-то! - Иван Поликарпыч грузно привстал со скамьи, отряхнул с зада прилипшие лепестки черемухи. - Пойтить позвонить нешто. Никак, серьезное что...

- Нехай горит, чего там! - сказал Сима.

- Ежели сено, дак все одно не поспеть, - подал голос и дядя Федор. Минутное дело копне сгореть.

- А коли не сено? - усомнился участковый. - Нехорошо.

- Сено! Берусь на спор! - уверил дядя Аполлон. - Кабы б изба, черным бы повалило.

- Сядь, Карпыч, не расстраивай компанею, - дернул участкового за штаны Сима. - Пустое. Скоро Троица, Прошка новины накосит. Ему с этим вольная воля.

Иван Поликарпыч потоптался в раздумье и снова уселся.

- А я уже думал, что изба. - В голосе Симы промелькнуло явное разочарование.

- А тебе зачем изба-то? - покосился на него участковый.

- Дак для Прошки - изба сгорит, тоже беда не крайняя. Лес под рукой. Он уже который раз горит.

- Ну горел, да тебе-то что?

- Чудак ты, Карпыч! - хохотнул Сима, обнажив единственный желтый зуб, похожий на бивень. - Как это "чево"? Огонь топору первый сват и брат, поржаветь не допустит. Кому забота, а нам работа.

- Гм... - участковый пошевелил несуществующими усами.

- Мы б завстречка к нему в самый раз и подкатилися. Мол, так и так, давай, Прокоп Спиридоныч, по рукам: денег не возьмем, а так, ерунду - сенца покоситься да кругляшу, с нас и довольно. В две недели новую избу поставим, точь-в-точь как была, никакое начальство не распознает. Вроде как и не горела. А, мужики?

- Дак и деньгами можно, - сказал кто-то. - Денег у него - крышу крой червонцами.

- А чего ж червонцам не быть, - кивнул Сима. - Три свиньи по лесу ходят да четвертую на пасху заколол. Намедни иду стороной, до Прошки еще с версту будет, а свинья из орешника как гукнет, чистая цистерна. Малые поросятки вызрелись, сопят, воздух тянут: живого-то человека небось и не видели.

- Э-э, мужики! Зряшное накликаете, - встрял дядя Федор. - А ежели в избе осталися одни дети? Нукась-ка на тебя такое... Дак ты, Симка, никогда детев не имел, тебе и бай дюжа... Балабол...

Дядя Федор сразу же полез за кисетом, и, пока ладил самокрутку, пальцы его дрожали.

Но дым вскоре опал и теперь жиденько курился над верхами осинника. Все сошлись на том, что сгорело-таки сено. О пожаре тут же забыли, и дядя Аполлон, подмигнув мужикам, озоровато постучал в горничное окошко:

- Маня, а Мань? Скоро ли?

Тетка Маруся наконец заприглашала в дом. Молодежь шумно повалила занимать места, пожилые входили не спеша, степенно, еще в сенях снимая картузы и кепки.

В избе было жарко от протопленной печи, густо пахло едой, и Сашка, забежав вперед, настежь распахнул створки окон.

- Проходите, проходите, гостюшки дорогия, - встречала людей у порога тетка Марья, и лицо ее цвело добротой и торжественной озабоченностью. - Иван Поликарпыч! Хведор Ихимыч!

- Да идем, идем...

Долго рассаживались за составленными столами, перед тем в нерешительности толпясь в узких проходах. Сашка выпрыгнул в окно и начал подавать оттуда доски, которые тут же, на ходу, мостились на табуретки, добавляя мест. Наконец все кое-как разместились, теснясь, притираясь друг к другу. Сашку, как главную на сегодня личность, посадили в дальнем торце. По обе стороны от него гомонливо пристроились девчонки, выросшие уже без меня и которых я не знал - чьи они и откуда. Старичкам достался передний конец у входа. Вспомнили, что не посадили еще и хозяйку, стали звать ее. Маня, видя, что за столом и так тесно, начала было отказываться: "Кушайтя, кушайтя, не глядитя на мене", но дядя Аполлон ухватил ее за рукав и насильно притянул. Потеснились еще и затолкали Маню между мной и Иваном Поликарпычем. И воцарилось минутное замешательство и тишина. Было слышно, как в простенке, прихрамывая, выстукивали ходики: "Так, не так, все так. Так, не так, все так..."