Евгений Носов - Памятная медаль

На дворе раздался заполошный крик кочета: видать, Евдоха, дождавшись-таки возвращения блудного петуха, пустилась за ним по дворовым заулкам - победную лапшу готовить. "Што ты? Што ты? - высокоголосо возмущался петух. - Я ничево такова! Ничево такова!.."

Петрован, оборвав рассказ, настороженно вертел головой, водил ею за криком, потом привстал с табуретки:

- Пойду скажу, чтоб не ловила... Я к тебе на минутку, а она вон на весь аршин...

- Девято мая, - напомнил Герасим. - Рази не аршин? Прожитое мерять...

- Я все ж выйду, скажу... - окончательно поднялся Петрован.

Когда он появился на крыльце, Евдоха уже стояла возле поленничной плахи с петухом под мышкой и капустным секачом в руке. Петух, в крупно связанной серой одежке, с долгими желтыми ногами и бордовым зубчатым гребнем, упавшим на правую бровь, немигающе вызрелся на Петрована большим округлым зраком цвета кетовой икры и, казалось, ждал от него последнего слова.

- На-кась ты. - Евдоха поддала петуха бедром. - Мужицкое это дело. А то запыхалась, загонял он меня, скаженный, аж руки трясутся...

- Полно тебе! - вскинул обе руки Петрован, не сходя с крыльца, боясь, что ежели сойдет долу, то настырная Евдоха уговорит сечь петуху голову. Ничего не надо! Никакой лапши! Я заскочил только показать Герасиму медальку. Должны бы дать ему, а вот, вишь, выдали мне. Ошибка вышла... Так что брось, брось, отпусти петуха.

- Дак ить праздник! Ваш, ветеранский! - продолжала тяжко дышать Евдоха. - Положено. Рази я б за ним зазря бегала б, сердце не дает ходу... По радиву небось одни марши...

- Оно верно, - согласно кивнул Петрован и оглядел сплошь синее небо. Ноне, поди, на Красной площади парад был. Войска в золотых поясах, музыка в тыщу труб... Праздник! Но ты, Евдокия, погляди только: петух ить сам тоже праздник. Душа ликует на него глядеть. Ты только посмотри, какая красота! Это как же природа придумала такое?..

Евдоха с сомнением покосилась на кочета: верно ли красавец?

- А стать-то какая! Как держится, как глядит! Прямо маршал. Вылитый Георгий Константиныч! А ты его секачом хочешь... Какой же после того праздник? Да никакая лапша в рот не полезет...

- А подь ты!.. - отшвырнула секач Евдоха. - Хотела как лучше...

Она отпустила кочета, и тот, ступив на землю, не побежал стремглав, а, встряхнув свой строгий боевой мундир и как бы осуждающе покосившись на широкую лезгу капустного рубила, направился к пряслам твердой, размеренной поступью.

- Все! Отговорил! - возвратился довольный Петрован. - Какая, к ляду, лапша? И так закуску ставить некуда. Давай, служивый, под яишанку, а то, поди, вовсе остыла.

- Не-е, друг мой. Я - баста. Хватит, - отрицательно повел носом Герасим. - Пришел мой предел.

- Нескладно как-то получается... - поскреб за ухом Петрован.

- То-то же: хвороба придет, дак ноги сведет, а руки заедин свяжет... Весь тебе и склад...

- А ежли короткими перебежками? По чуть-чуть - и опять за кочку?

- Нет, братка, ты беги один, ежели охота, а я с тобой не побежчик...

- Один и я ни с места, - погрустнел Петрован и отставил от себя рюмку. - Одному совестно как-то. Будто середь бела дня крадешь. А с другом завсегда пожалуйста. И то чтоб не молчаком. А, Гарась? Слышь? Ну, хоть сколько осилишь...

- Эт какой! - заскрипел койкой Герасим. - Взаправду - "броня крепка"... Ему так, а он тебе - этак.

- Дак за Победу же! - Петрован сызнова приподнял свою стопку. - Святое дело! Глядишь, оно и полегчает. Вот в районе мужики говорили, будто нынче на небе новая звезда должна объявиться. Этой вот ночью, которая придет. Из трех мест будет видать: с Невы-реки, с поля Куликова, а еще - с Волги... с южных ее мест... Ты там тоже бывал... И получается святая троица: Александр Невской, Дмитрий Донской и... Георгий Жуков... Больше некому с Волги быть... А ты противишься, не хочешь...

- Тади давай... - опять заскрипел, привставая, Герасим. - Токмо я палец обмакну да пососу... Небось там засчитается... Мое причастие...

Так и сделали: Герасим, немощно изловчась, омочил заскорузлый мизинец в своей долгой рюмке и, высунув сивый, обложенный язык, подождал так раззявленно, пока с конца пальца сронится золотистая капля с острым лучиком нисходившего дня, тогда как Петрован, будто и взаправду под ракетными всполохами, поспешно, не пригибаясь, единым махом осушил свой припас.

- Как гвоздь заколотил! - похвалил он себя и с бодрецой испробовал голос, протянул речитативом: - "Хороша ты, степ, - степ раздольная, степ стрелецкая, ой да молодецка-а-йя!" А то еще была "кубанская" - четыре двенадцать стоила. Тоже хорошая, но эта, кажись, получше.