Булат Окуджава - Новенький как с иголочки

- Мне сказали, что вы москвич, - говорит она. - Я бы хотела поговорить с вами.

Мы идем с ней по дороге, под дубами.

- Ну как здесь? - спрашивает она. - В этой дыре?

- Ничего, - говорю я, - по-всякому.

- Какая жуткая тишина, - говорит она.

- В Москве, конечно, интереснее, - говорю я.

- Я знала, куда еду...

- О чем же тогда спрашивать?

Губы у нее кривятся. Но в них - сила. Это сразу бросается в глаза... А там Абношкин о своем страдает. Маша Калашкина любит своего тракториста. Коля Зимосадов, набычившись, идет куда-то с полевой сумкой через плечо...

- Почему дыра? - говорю я.

Она не отвечает. Что-то нетерпеливое сквозит в каждом ее движении. Мне вдруг вспоминается Сутилов и прохладная его улыбочка.

- А знаете, - говорю я и сам пытаюсь улыбнуться, - это ведь знаменитое место...

- Ну?

- Здесь бывал Толстой... Лев, - говорю я.

- А где вы покупаете продукты? - спрашивает она.

- В Козельске, - говорю я. - Всего пятнадцать километров... Сестра Толстого была здесь монахиней.

- Электричества, конечно, нету, - говорит она.

- Пока нету,- говорю я.- Мы вот столбы вкапываем...

- Почему вы?

- Мы и ученики...

- Почему?.. Почему?..

- Не знаю... А кому же еще?.. А что?

- Что же вы бежите из вашего рая? - Губы ее кривятся. Но лицо остается приятным. Ей идет быть немножко злой. - Почему же вы бежите?

- Не знаю... Приглашают в районный центр... Не знаю...

Она смеется. Что я могу ей объяснить? Пусть поживет, а потом встретимся, поговорим.

- А вы что, - говорю я, - приехали посмеиваться?

- Я приехала работать, - говорит она жестко. - Вот именно.

Действительно, как это получилось с отъездом? С моим отъездом? А вот так и получилось. Копилось, копилось... И получилось... Вот и пора. Ты рад? Чертовски... Рад? Не знаю...

Мы возвращаемся к бревну, на котором сидит Шулейкин.

Мне не жаль ее, эту москвичку. Чего ее жалеть?

- Вон там расположена деревня, - говорю я. - Там вы будете работать... периодически.

- Представляю себе! - говорит она.

- Вон идут мои ученики, - говорю я. - Впереди идет Гена Дергунов. Видите? Это самый слабый ученик. Но прекрасный парень...

- Слабый ученик, но прекрасный парень?!

Я ей не угодил.

- Вы зря уезжаете, - усмехается она. - Вы очень вписываетесь в эту обстановку, - она обводит рукой вокруг. И смотрит, как я обижусь. Но так жарко, что мне лень обижаться. Да и необидно.

Мы подходим к бревну одновременно с ребятами. Гена Дергунов протягивает мне плоский сверток в газете. Ваня Цыганков смотрит в сторону. Коля Зимосадов - в землю.

- Это вам, - говорит Гена Дергунов.

Я разворачиваю газету. Легкая коричневая рамочка для фотографий ложится на ладонь. Она обклеена аккуратными квадратиками золотой соломы. Искусный узор золотится под солнцем. Это похоже на инкрустацию из перламутра.

- Мне? - говорю я и, наверное, глупо улыбаюсь при этом.

- Вам, - говорит Гена Дергунов. - Это вам на память. - И он краснеет.

- Вот так штука! - говорит Шулейкин.

Ваня Цыганков смотрит куда-то в сторону. Коля Зимосадов - в землю. Жара. У новой учительницы кривятся губы. И на ресничке дрожит зеленая слеза.

- До свидания, - говорит она. - Я пошла.

- А вот мои ученики! - кричу я ей вслед. - Уж вы их не обижайте...

Ваня Цыганков смеется. Она уходит, не обернувшись. Только шевелит рукой, словно отмахивается.

- Жаль, что не сфотографировались, - говорит Шулейкин.

- Давайте копать, - говорит Коля Зимосадов.

- В самую-то жару? - говорю я.

- Давайте, - говорит Шулейкин. - А то уснуть можно.

Мы роем последнюю яму. Вкапываем последний столб. Шулейкин работает в пиджаке. Он весь в поту.

- Да снимите же, наконец, пиджак!

- Ничего, - говорит он. - Это даже полезно.

Работа подходит к концу. Ребята копают молча. У меня спина болит и шея горит от пота. Ничего, ничего, сейчас - всё... Зачем я ковыряюсь в этой земле?.. А вот затем и ковыряюсь... Зачем же... А вот затем... А у этой зеленая слеза на реснице висела... Ерунда... Все - люди, только петушатся иногда...

- Абношкина жаль, - шепотом говорит Шулейкин. - Они на него все навалились.

- Им бы только давай-давай, - громко говорит Коля Зимосадов.

- Тише, тише, - говорит Шулейкин. - Да никого же нету, - улыбается Гена Дергунов.

Неладное с Абношкиным. Я видел его позавчера. Он еле поздоровался со мной.

- Как здоровье? - спросил я.

- А вот как, - прохрипел он и пошел прочь.

Неладное с ним что-то.

- Так ведь и затравить недолго, - говорю я.

- Тише, тише, - просит Шулейкин. Кончим копать - пойду к Абношкину. Попрощаюсь. Хорошие слова какие-нибудь ему скажу.