Василина Орлова - Голос тонкой тишины

Заметив,что за ним наблюдают, незнакомец слегка кивнул мне и закрылся, как ширмой, газетой. Под столом из-поддлиннойв красную клетку скатерти виднелись только черные туфли.

Меня разобрало любопытство. Не зная, как привлечь внимание незнакомца, я стала выстукивать пальцами по столешнице ритм какого-то вальсочка, игранного в детстве на пианино.

- Что это вы настукиваете? - вдруг спросил он, проворно сложив широкие крылья газеты и обернувшись ко мне.

- Не знаю.

- Не знаете?..

Он говорил совсем без акцента, только интонации звучали какие-то странные.

- Не помню, - совсем растерялась я, - какая-то давняя мелодия...

- Да, - туманно высказался тевтонец и снова завернулся в свою газету.

- Послушайте, - не выдержала я, - может, вы все-таки поговорите со мной?..

Это было идиотизмом и прозвучало по-идиотски, но ведь меня, в конце концов, похоже, нарочно интриговали.

Незнакомец с видимым удовольствием сложил бумажные крылья и развернулся уже вполне, всем своим видом показывая, что отныне он в полном моем распоряжении.

- Спрашивайте, - милостиво разрешил он.

Вдруг стало заметно, что он не слишком-то выбрит, а рубашка свежая, но неглаженая, и правый глаз прищурен. Я слегка испугалась, но народу в траттории было полно, и на улице - день.

- С чего вы взяли, что я хочу вас о чем-то спросить? - произнесла я и ради пущей независимости тоже прищурила глаз.

- Ну, хорошо... -Он пожал плечами. - Тогда я спрошу вас, можно?

- Давайте, - хмыкнула я.

- Как вы находите Рим?

Ничего себе - оригинальный вопрос, еще бы про погоду спросил. И я с некоторой насмешливостью воскликнула:

- О, Рим!.. Вечный город...Потрясающе!..

- Благодарю вас. - Он был столь очевидно польщен, что пришлось усомниться: нет, все-таки итальянец, римлянин. Коренной.

-Не стоит благодарности, - отмахнулась я, - в конце концов, это не вы его сочинили.

- Что? - возмутился он. - Не я! А кто же тогда?

Негодование было столь неподдельным, что у меня по коже пробежал холодок,и я растерянно проговорила:

- Бросьте, неостроумно.

- Вы мне не верите?

- Ни на йоту.

- Ну, хорошо, -усмехнулся он. - Тогда как объяснить вот это?

Он подал мне сделанный четкими, отрывистымилиниями, на какой-то странной бумаге, толстой и желтоватой, карандашный набросок, на которомвиднабыла площадь, угадывалась едва намеченная вывеска траттории и... Я вздрогнула. Справа в углу красовалась моя собственная физиономия, в темных очках, но все же вполне узнаваемая.

Секунд пять в моем мозгу со скрипом ворочались колесики. Наконец машинка выдала перфокарту, где зияли сплошные дыры. Стало ясно: надо немедленно уносить ноги.

- Вы начеркали это минуту назад! - вскочила я. - Мошенник, что вам от меня надо!

На нас оборачивались люди.

- А... - Страшное разочарование мгновенно отразилось на лице римлянина. - Ну что ж, я вас не виню. Да, - тихо подтвердил он. - И вам не стоит корить себя. Я мог бы все это предвидеть. Извините, что потревожил...

Он встал, шурша газетными крыльями и явно намереваясь уйти.

- Стойте, - что-то заставило меня пойти на попятную, - простите. И давайте присядем.

Больше не было желания противиться происходящему.

- Когда я был чистеньким, беленьким мальчишкой, - он вновь уселся за стол и заговорил медленно и размеренно, - я изобретал себе страны. Перед моим мысленным взором без скончания проходили истории мною выдуманных народов, небольшие вооруженные столкновения и жестокие битвы. Вам, уверен, известна эта склонность детского воображения... Вас не удивляет, что я без ошибок говорю по-русски? - вдруг спросил римлянин.

- Немного.

- Это очень сложный язык для европейца. Я пробыл в Москве неделю, и с тех пор русский для меня - родная стихия.

- Вы долго изучали его?

- Я, кажется, сказал, что пробыл в Москве неделю. - Он внимательно всмотрелся в меня.

- Да-да, конечно. Но все же, много ли времени вы потратили?..

- Поймите, никогда до посещения вашей столицы я не изучал его и никогда после им уже не занимался.

- Ну да...

- Естественно, вы не верите... Но слушайте дальше. Мальчик вырос и принялся изучать историю в Гейдельберге. Он обнаружил, что жестокие детские фантазии ничуть не отличались от тех спектаклей, которые разыгрывались на мировых театрах военных действий.

- Ну, разумеется, - сказала я. - Ведь все взаимосвязано, не так ли? Переплетено, слито, перепутано... В детстве вы смотрели телевизор, читали книжки, слушали радио. Все это оседало в вашем сознании...

- Как объяснить, - перебил он, - что я в деталях разыграл в своем воображении сражение на Калке? И был просто поражен, увидев в одной книге расположение войск? Хотя нет, должен признать, на картинках в учебниках есть некоторые неточности...