Лев Овалов - Болтовня

Я провел ладонью по полу и поднес руку к лицу - пресный запах керосина подтвердил вспыхнувшее подозрение.

- Наверх! - приказал я Гертнеру, и мы - Гертнер впереди, я сзади - с мигающим фонариком начали спокойно подниматься по лестнице.

Мы поднимались все выше и выше, дошли до площадки четвертого этажа и, не обменявшись ни одним словом, свернули на маленькую лесенку, ведшую на чердак и плоскую крышу.

Выйдя на крышу, мы очутились в пустыне. Внизу теплилась разнообразная жизнь - одинокие прохожие, цоканье лошадиных копыт, бесчисленные огни... И все же, стоя на крыше незаселенного дома, мы находились в пустыне. Только восточный ветер изредка вмешивался в наш разговор, относя в сторону отдельные слова.

Я стоял на самом краю крыши. Гертнер слабым движением мог легко меня столкнуть, но я его не боялся.

Гертнер вытянулся во весь свой длинный рост, судорожно, как от мороза, поводил плечами и понуро глядел поверх меня.

Я спросил:

- Павел Александрович, вы это зачем?

Лицо Гертнера перекосилось, он поднес руку к глазу, и только тогда я заметил, как сильно его ударил - из щеки сочилась кровь.

- Морозов, ты знаешь, с какой любовью строили мы этот дом, - ответил он мне. - Как я болел за каждую мелочь. И мне, - ты знаешь, Морозов, я много сил, много желаний отдал этому дому, - не нашлось в нем приюта.

Мне показалось, он всхлипнул. А может быть, и нет, - возможно, ветер отнес в сторону какое-нибудь слово.

- ...Мне - нет, - так пусть и никто не получит! - продолжил он в последнем порыве.

Что я мог возразить? Я напомнил ему о себе.

Отвернувшись, Гертнер безнадежно промолвил:

- Но ведь вы... Вы сильнее...

Возможно, я поступил невыдержанно: по правилам Гертнера следовало отправить в тюрьму, но я его отпустил... Я знал: истерический порыв мелкого человека исчез бесследно, он многажды будет раскаиваться. Тысячи неисчислимых мелочей превращают жизнь слабеньких людей в немощное страдание. Такие люди - наступает момент - идут в наших рядах, но вот дорога становится круче, ему становится жаль себя, жаль сил, отданных шедшим рядом соседям, и маленький человек срывается и падает вниз.

Я отпустил Гертнера и в одиночестве долго наблюдал очищавшееся от ночных облаков утреннее небо.

* * *

Непрестанное кружение нашей планеты проходит для типографии бесследно: ни одного движения вперед. Мир крутится вокруг солнца, мы же сами вокруг себя. День - ночь, ночь - день полны мучительного однообразия: ночь - тайна, неизвестность, мрак, день - слякотный день, сырость, туман, мразь. Белка в колесе исполнена мечтательного однообразия, она стремится назад. Нам путь назад заказан, вперед не идем, прыгаем на месте и плюем под ноги, авось проплюем землю и провалимся.

- "Ночка темна - я боюся..." - звенит веселый голос Снегирева.

Беспечный голос: ночка темная в голове у парня.

Сегодня у нас заседание, неофициальное заседание, свои люди: побалагурить сошлись.

Удобнейшая комната - завком: всегда пусто. Председатель - человек занятой, в завкоме ему сидеть некогда, и потому тог, кто слаб, приводи баб, покупай вино, выбивай дно и веселись в пустом помещении до потери сознания.

Наша семья дружная, все говорить любители, особенно коли разговор предполагается по душам.

Климов достает грязный, засморканный платок, протирает глаза, приглаживает усы и спрашивает:

- По какому случаю и кем собраны?

Ответа он не получает. Все заняты досужими пересудами, никто не обращает внимания на его вопрос.

Мы терпеливо ждем прихода Жоржика Бороховича.

Но вот и они - спевшаяся и спившаяся тройка - Жоржик, Витька Костарев и Жаренов.

- Желательно посовещаться, - обращается к нам Костарев, - о порядках в типографии.

- Еще бы не желательно, - поддакивает Андриевич.

Жоржик и Жаренов стоят обнявшись, от обоих попахивает водкой - должно быть, хлебнули для смелости.

- Да кто нас сюда собирал? - интересуется Архипка.

- Мы, - веско произнес Витька, указывая пальцем на свою грудь. - Мы инициативная группа, решившая оживить производство.

- Инициативная группа? Так, так, - неодобрительно бормочет про себя Климов.

Жаренов протягивает руку вперед, другую засовывает в карман пиджака и начинает громить типографию:

- Невозможно становится, совсем невозможно. Разве у нас коммунисты есть? Нет их...

Жаренов растерянно обводит глазами присутствующих, точно ищет между ними коммунистов.

- Например, Косач партийный. Разве с него что спросится? Он человек маленький. За все про все будет отвечать администрация. Отвечать-то она будет, а пока нам - маленьким людям - прикажете в гроб ложиться? Продукты дорожают, ни к чему не приступись, никаких денег не хватит, надо требовать прибавку. Прибавки, и больше нам не о чем разговаривать...