Лев Овалов - Помни обо мне

Юра рассказал, что, потеряв ее след, он решил не поступать в университет, пошел на строительство, чтобы накопить денег, как узнал, где она находится, и как с Петей добрался до Душкина, до Рябошапки и наконец разыскал ее среди здешних непроходимых болот.

И все, что Юра рассказал, было так просто и вместе с тем так удивительно, что Таня снова заплакала, от умиления, от жалости, от любви.

- Что же теперь? - спросила она с замиранием сердца.

- Как что? - удивился Юра. - В Москву. В Москву! Неужели ты думаешь, что я от тебя отстану?

И после ласковых Юриных слов, после всего того, что он рассказал, ей и впрямь показалось страшным вернуться под начало Раисы и опять отбивать поклоны перед закопченными немыми и безучастными иконами.

- Никуда я тебя не отпущу, - повторил Юра. - Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, разберешься сама, но я не дам тебе прятаться от меня, от матери, от всех, кого ты знала и кто не сделал тебе ничего плохого.

И опять он не совершил ошибки и ни в чем не стал ее убеждать, он просто опустился возле Тани на землю, сел на покрытую листьями и сухой хвоей землю, молча взял ее руку, приник к ней лицом и принялся медленно и нежно поглаживать ее по ладони.

И сдержанная молчаливая ласка сделала больше, чем сделало бы все его красноречие. Это было самое главное, чего не хватало Тане в течение прошедшего года. Она опустилась рядом с Юрой и, подчиняясь безотчетному порыву, внезапно поцеловала его в щеку, и раз, и другой, и третий, как целовала она мать, когда хотела в чем-нибудь ее утешить и дать ей понять, что она любит ее и всегда будет с ней.

Мачтовые сосны уходили в облака, облака медленно проплывали над ними, ветер донес до них запах хлеба, чего-то такого теплого и домашнего, чего так долго была лишена Таня.

Юра поднялся и потянул ее за руку.

- Пойдем.

- Куда?

- Домой.

Таня опять ушла в себя.

- Нет, Юра...

- Что нет?

- Я не одна там. Там девочки...

- Какие девочки?

- Такие же, как и я.

- И что из того?

- Может быть, они тоже...

Она не договорила, но Юра понял ее и подумал: "Ради Тани стоило поехать не только на Урал, а за тридевять земель".

- Думаешь там... сладко?

Если она заговорила о том, что другие девушки тоже, может быть, захотят покинуть тайгу, значит, сама Таня приняла решение... Человек возобладал в ней над богом!

- Пусти меня сегодня обратно. Завтра я приду... Честное слово!

И Юра опять не совершил ошибки, не стал удерживать Таню. У нее не должно было возникнуть сомнения в том, что Юра верит ей, верит в нее всем сердцем.

ПОГОНЯ

Спутница Тани рысью промчалась вверх и скрылась за увалом.

Смиренности и степенности обучали послушниц... На этот раз послушница нарушила все правила. Опрометью пронеслась по вырубке и носом ткнулась в грудь инокине Раисе.

Инокиня качнулась и оттолкнула послушницу от себя:

- Оглашенная! Вот как скажу сейчас матери Ираиде...

Девушка не могла открыть рта.

- Да что с тобой?

- Антихрист!

- Свят, свят... Ты в уме, девка?

- Антихристы у ручья! Как налетели... Один, в ковбойке, схватил Тасю и поволок...

Раиса кинулась в мужское общежитие. Доложила иноку Елисею. Тот не поверил, позвал инока Григория, и они вместе отправились к увалу.

Прячась за деревьями, приседая на корточки, стали всматриваться по ту сторону ручья.

Сомнений не было: все, что наболтала перепуганная послушница, подтверждалось. Местопребывание странников открыто. В лесу находились посторонние, и не только находились, но, очевидно, интересовались иноками.

В развевающихся полурясках Григорий и Елисей бегом вернулись к Елпидифору.

- Отец, беда!..

Иноками овладело волнение. Может, на них случайно набрели, а может, и что-нибудь посерьезнее...

Елисей вовсе не хотел попадать в тюрьму. Он знал: за веру его не тронут, но были за ним грешки посерьезнее, у него были поводы избегать столкновения с властями, начнись проверка, кто он да что, ему тюрьмы не миновать.

Отец Елпидифор оставался на высоте.

Жить оставалось мало, и он не боялся ничего.

- Ну! - прикрикнул он на своих соратников. - Да сохранит нас господь и да расточатся враги его!

Елисей и Григорий не так-то уж боялись преимущего, но такова сила его духа, что они не посмели перечить, хотя опасность была налицо.

Тем временем паника распространялась по обители. Инокини крестились, вздыхали, покачивали головами, послушницы шептались и кудахтали, иные увязывали узелки, один инок нет-нет да и посматривал на топор, а другой давно уже растворился в кустах, "яко тать в нощи".