Только в Лондоне можно полностью оценить реализм Чарльза Диккенса, даже тех его страниц, которые порой кажутся зарубежному читателю сентиментальными. Немногие из современников писателя отваживались, как он, посещать трущобы Ист-энда, где в ту пору насчитывалось 300 тысяч голодающих, 30 тысяч бездомных, свыше 50 тысяч прозябали в описанных им работных домах.
Но тогда, столетие назад, это был шлак промышленной мастерской мира; это была клоака города, не знавшего себе равных на свете ни по населению (3, 5 миллиона), ни по богатству; это была накипь в гигантском котле, куда стекались золотоносные соки со всей колониальной империи.
Много воды утекло с тех пор под Лондонским мостом. Мир стал иным. Иным стал и город на Темзе. Однако бедность не исчезла. Она лишь изменила облик. Нужда, в которой бьется современная лондонская семья, может не походить на нищету времен Диккенса. Но разрыв между бедностью и богатством не сократился, а возрос, как расширились рубежи той зоны безысходности и отчаянья, каковую для современников Диккенса олицетворял Ист-энд.
Утрата былой роли крупнейшего порта мира, усугубляемая общим упадком британской индустрии, сделала социальные контрасты Лондона еще более острыми и мучительными.
Вплоть до послевоенных лет Темза оставалась аортой Лондона, стержнем его экономики. С распадом империи британская столица постепенно лишилась положения главного перевалочного пункта в мировой торговле. Поток традиционных грузов пошел на убыль. А новые торговые связи со странами "Общего рынка" идут через молодые порты, что выросли на восточном и южном побережьях.
Из-за кардинальных перемен в методах погрузо-разгрузочных работ, и прежде всего из-за перехода к системе контейнеров, оказалось выгоднее оборудовать причалы заново, чем реконструировать старое портовое хозяйство. Даже Тилбери, выросший у самого устья Темзы, перехватил у Лондона значительную часть его грузопотока.
В результате всего этого Лондонский порт оказался обреченным. В середине 50-х годов он насчитывал 35 тысяч докеров. К началу 80-х годов их осталось 7 тысяч, и лишь сопротивление профсоюза препятствует дальнейшим увольнениям. Администрация давно прекратила нанимать новую рабочую силу и рассчитывает на естественную убыль: средний возраст лондонских докеров приближается к пятидесяти годам.
К числу эксцентричных английских хобби относится "индустриальная археология". Любители-энтузиасты, возводящие это пристрастие в ранг науки, выискивают открывающиеся вручную шлюзы на заброшенных каналах, старинные водокачки, поворотные круги и семафоры на давно закрытых железных дорогах и добиваются для них статуса исторических памятников.
Но зачем отправляться в далекие поиски, если буквально под боком находится не то что памятник, а крупнейшее в Западной Европе индустриальное кладбище? Это Доклэнд - Край доков, тянущийся вдоль Темзы на восток от Лондонского моста чуть ли не до Тилбери. Этот сплошной погост из заброшенных, полуразвалившихся пакгаузов, доков, цехов, эстакад и причалов простирается на 2000 гектаров, то есть на площади в пять раз большей, чем королевские парки Лондона.
Британия некогда славилась первопроходцами, которые покоряли пустыни, прокладывали через них дороги, чтобы пробудить к жизни безлюдные края. На каждых выборах в Совет Большого Лондона различные политические партии состязаются в предложениях: как оживить пустыню Доклэнда? В старину говорили, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Хотя Край доков по всем признакам - явная противоположность раю, дороги туда (то есть удобной линии общественного транспорта) до сих пор так и нет.
Печальную участь Лондонского порта в немалой степени разделяет промышленность столицы в целом. Помимо Доклэнда, густым скоплением экспонатов для любителей "индустриальной археологии" стал южный, то есть правый берег Темзы - Саутуорк, Льюишем, Гринвич. В радиусе 35 километров от центра Лондона пустует каждый пятый заводской корпус.
За полтора десятилетия - с начала 70-х до середины 80-х годов - число рабочих мест в промышленном производстве Лондона сократилось на 700 тысяч, то есть одну треть. Это намного превышает темпы упадка британской индустрии в целом.
Помимо объективных причин, упадок промышленности Лондона был ускорен сознательной политикой правительства и местных властей. После войны они стремились ограничить создание новых фабрик и заводов в городской черте. На определенном этапе политика эта, видимо, была оправданной. Воздух над Лондоном стал чище, вода в Темзе тоже. Однако в середине 70-х годов пришлось бить отбой и думать уже не о том, как предотвратить чрезмерную концентрацию индустрии в Лондоне, а о том, как предотвратить дальнейшую утечку рабочих мест из столицы.
Читать дальше