Всеволод Овчинников - Восхождение на Фудзи (Репортажи из Японии)

Первое пятилетие родины Октября... Сколько взоров устремлялось тогда к Стране Советов с участием, тревогой, надеждой - да, прежде всего с надеждой.

Именно эти чувства встают из-за усеченных цензурой строк "Сеятеля". Второй номер журнала был посвящен Советской России. И, перечитывая редакционное посвящение, Оми Комаки подумал, что оно похоже на его речь перед исполнением "Интернационала", на выкрик человека, которому зажимают рот:

"Максиму Горькому:

Если бы суждено ей было пасть, она бы уже погибла (вычеркнуто девять знаков). Четыре года терзают и топчут Красную Россию, однако она по-прежнему стоит на своем месте (вычеркнут двадцать один знак). Это - неоспоримый факт.

Многие писатели хулили эту дикую страну (вычеркнуто четыре знака). Хотя в наш век каждый подлинный художник должен воспевать всякую (вычеркнуто два знака).

Максим Горький как художник всегда был на стороне восставших рабов.

Мы не имеем свободы много говорить о революционной России. Но сегодня, когда мировая реакция исходит ложью и ненавистью к ней, мы восхваляем Максима Горького как сторонника пролетариата и тем самым целиком выражаем наши собственные чувства.

Редакция журнала "Сеятель", 7 ноября 1921 года".

Оми Комаки написал эти строки, когда Стране Советов исполнилось четыре года.

Когда через много лет он побывал у стен Зимнего и бросил в Неву свой букет, перед глазами его были Анри Барбюс, засыпанный землей Парижской коммуны, и Сёити Итикава, погибший в японской тюрьме; Сэн Катаяма и Джон Рид, чьи имена он прочел на Кремлевской стене. Всех их объединяла любовь к земле Москвы, к родине Октября.

"Именно так!" - думал Оми Комаки над подчеркнутыми словами. О том, что сделали зарубежные друзья Страны Советов в самые трудные для нее годы, пожалуй, лучше не скажешь:

"Интернациональная солидарность трудящихся прошла историческую проверку в огне социалистической революции".

Они знали Зорге

- С первой же встречи мне больше всего запомнилось его рукопожатие: крепкое, ободряющее, уверенное...

Слушая своего собеседника, я гляжу на тонкие, нервные руки, не раз изведавшие тяжесть кандалов, и поднимаю глаза на его лицо. Мало, очень мало осталось в Японии людей, знавших Рихарда Зорге по Шанхаю и Токио в его легендарной роли. Один из них сидит теперь передо мной.

7 ноября 1930 года группа смельчаков распространила среди моряков японского флота в Шанхайском порту антивоенные листовки. В группе был и молодой японец по фамилии Каваи.

Он участвовал в тех памятных демонстрациях, лозунгом которых было "Руки прочь от России!", в знаменитом инциденте в университете Васэда, когда прогрессивное студенчество устроило обструкцию японскому военному министру. Революционный подъем двадцатых годов в соседнем Китае волновал тогда многие юные сердца. И Каваи отправился в Китай с мечтой стать сподвижником Сунь Ятсена и вступить в ряды Народно-революционной армии.

Но в ту пору Чан Кайши уже предал дело революции и топил ее в крови. Массовые аресты коммунистов прокатились вскоре и по Японии. Стала вырисовываться новая опасность. Японский милитаризм готовил нападение на Китай, чтобы завладеть сырьевыми ресурсами страны, вплотную придвинуть свои дивизии к родине социализма - Советскому Союзу и, используя военный угар, окончательно задушить демократию в Японии.

Каваи, работавший тогда в еженедельнике "Шанхай чжоубао", хорошо понимал это. Вместе с группой японских и китайских патриотов он создал интернациональное "общество противников японо-китайской войны". Смелость Каваи на демонстрации 7 ноября 1930 года обратила на себя внимание.

- Ты мог бы сделать очень много, неизмеримо больше для того самого дела, которому теперь себя посвятил. Но ради этого придется забыть обо всем остальном. Согласен? - спросил как-то у Каваи его сверстник Одзаки, шанхайский корреспондент газеты "Асахи".

В условленный день - это было вскоре после 18 сентября 1931 года, когда японские войска вторглись в Маньчжурию, - они встретились возле почтамта за рекой Сучжоу-хэ, где жило тогда много японцев. Шофер такси свернул на Нанкин-лу и остановился перед рестораном "Таохуалоу".

В комнате на втором этаже ждал иностранец. Его тонко очерченное волевое лицо выглядело моложавым, но глубокие складки уже пролегли вдоль лба и у щек. Глаза смотрели внимательно и успокаивающе.

- У вас, говорят, много друзей в антивоенном обществе? - спросил он без всяких предисловий. - Интересно, что думают люди там, в Маньчжурии, где война уже началась. Не смогли бы вы съездить туда от "Шанхай чжоубао"?