Вячеслав Пьецух - Государственное Дитя

В скором времени он покинул Саратов, где ему решительно нечего было делать, и обосновался в Москве, в Тверской части, на Лесной улице, в небольшой комнате, окна которой упирались в чужую стену. Правда, поначалу он бедовал, то есть питался подаяньем и ночевал на заброшенных станциях метро, но потом чудом напал на пустующую комнату и чудом же устроился младшим кассиром в Палату звездочетов, каковая в то время планомерно вычисляла новое Государственное Дитя. Долго ли, коротко ли, но и в Москве ему показалось скучно, да еще так, что он выкрал в кассе немалую сумму денег, пропил их в кабаке на 2-й Брестской улице, был разоблачен и, не дожидаясь ареста, бежал во Псков. На Псковщине, в районе деревни Луевы Горы, он перешел государственную границу; это предприятие ему ни за что бы не удалось, если бы сектор границы в районе деревни Луевы Горы не держали эстонцы, вернее сказать, эстонский контингент Международных Изоляционных Сил, и, к счастью, Василию Злоткину пришлось иметь дело с бывшими соотечественниками, которые когда-то томились под сенью российской державной мысли и настолько прониклись ею, что эстонских солдатиков легко можно было и облапошить, и подкупить. Василий Злоткин дал два доллара часовому, с тем чтобы тот впустил его на территорию эстонского государства, добрался до ближайшего блок-поста и объявил дежурному офицеру, что-де он перебежал из России сообщить некую великую тайну, от которой зависит будущность всей Европы; тайну сию Злоткин соглашался открыть только главе республики, и поэтому его сначала подвергли санитарной обработке, а затем отправили в Таллин на вертолете; дорогой он в корчах творческой мысли выдумывал свою тайну, как вдруг его осенило, и он стал преображаться, что называется, на глазах: сами собой расправились плечи, гордо вскинулась голова, а во взгляде появилось что-то едко-жестокое, как у собаки, которая задумала укусить.

До Президента республики перебежчика Злоткина, понятно, не допустили, но начальник Генерального штаба Петер Арнольде принял его у себя на вилле. Когда их оставили одних, генерал Арнольде закурил большую сигару и поинтересовался на чистом русском:

- С кем, как говорится, имею честь?

Василий Злоткин положил ногу на ногу и сказал:

- Начать придется издалека. Вы, разумеется, слышали, что некоторое время тому назад в Москве при таинственных обстоятельствах погибло Государственное Дитя?

Генерал едва заметно кивнул в ответ.

- Так вот наследник Аркадий жив...

Делая это искрометное заявление, Василий Злоткин рассчитывал на эффект, но генерал Арнольде продолжал внимательно смотреть ему в глаза, попыхивая сигарой. В камине потрескивали дрова, о стекла окон бился холодный осенний дождь.

- Один офицер охраны, - продолжал Злоткин, - истинный патриот своего отечества, как-то узнал о готовящемся злодеянии и спас Государственное Дитя. Этот офицер спрятал отрока Аркадия в Свято-Даниловом монастыре, а наследником престола нарядил некоего молодого жильца из свиты, который и был убит вместо Государственного Дитя.

- Охотно верю, - сказал генерал Арнольде. - Где же сейчас обретается русский принц?

Василий Злоткин выдержал многозначительную паузу, напустив на глаза влажную пелену, и произнес как-то в нос:

- Он здесь...

- То есть вы хотите сказать, что вы и есть Государственное Дитя?

Злоткин чинно кивнул в ответ. Он, разумеется, ожидал, что уж этим-то сообщением он точно потрясет своего собеседника, но ничуть не бывало: генерал Арнольде только на одно мгновение навострил взгляд, потом медленно поднялся из-за стола, прошелся от камина к окну, уронив на ковер толику сигарного пепла, несколько секунд стоял неподвижно и смотрел на заплаканные деревья, наконец повернулся к Злоткину и сказал:

- Насколько я понимаю, вы претендуете на политическое убежище.

- На политическое убежище и убедительный пенсион.

- Хорошо, я доложу моему Президенту о вашей просьбе. Полагаю, вы будете совершенно удовлетворены.

Говоря эти слова, генерал Арнольде уже обкатывал в уме формулировку, которую он предложит вниманию Президента: возвращение из небытия наследника Аркадия, будь он хоть трижды самозванец, есть отличный повод посеять в России смуту, между тем Европа только в том случае сможет дышать спокойно, если эта вредная страна будет постоянно ангажирована внутренними дрязгами, пока окончательно не превратится в кантианскую "вещь в себе".

Три дня спустя Василий Злоткин получил временный вид на жительство, пятьсот крон единовременного пособия и от греха подальше был переправлен на остров Даго. В городке Кярдла, столице этого острова, он один день жил в гостинице на улице Вабадузе, а потом его поселили в доме эстляндского обрусевшего немца Ивана Федоровича Дубельта, бывшего военного коменданта, фанфарона, дылды и усача. Дом был кирпичный, с голландскими окнами, крытый черепицей и окруженный отличным газоном, который со всех сторон огораживал густой можжевельник, стриженный под забор. В доме, кроме хозяина, жила его жена Саския, бессловесная, но вечно улыбающаяся эстонка, дочь Мара, девушка двадцати двух лет, работавшая на перчаточной фабрике, и ее муж Энн Бруус, который в прошлом был боцманом рыболовецкого флота, а теперь служил на той же перчаточной фабрике в сторожах.