Олег Павлов: Русские письма

Народ искупали в крови - и вот явилась азиатская покорность к жестокости правителей. На этой покорности, утвердивши власть правителя как абсолютную, начинается строительство империи по европейскому образцу. Как глядел православный русский люд на кунсткамеру петровскую, на покойников выставленных напоказ? Эти приметы европейской цивилизации были для русского человека дикостью, пришествием антихристовым. Ему было уготовано волей правителя то будущее, какое представлялось только тьмой. И здесь, в тьме этой, п р а в и т е л и видят и знают, тогда как сами люди не ведают, куда их ведут. Здесь-то зарождается в нас состояние, которое с веками делается уж национальным нашим состоянием - когда мы зрячи, но ведомы в неизвестность будущего как слепцы, уповая только на поводырей своих, привыкая к тому, что только они и владеют знанием пути. А из тьмы - вели строить уж будущее светлое. Но о нем также никто не мог ничего знать, так как его еще даже и не бывало на земле.

Почему ж оказывается, что мы катим в гору истории сизифов камень? Потому что мы все же остались не так хорошо управляемы для подобной стройки - постройки будущего. Потому что нашим правителям дано не знание о будущем, а лишь жажда власти. Постройка будущего - есть так или иначе строительство некоего совершенства и строить его должны совершенные люди. Мы же совершенны только в том мире, каким создано все в нас, включая даже и пороки наши национальные, к примеру, беззаботность или пьянство.

Вера в правителя - это давно не старая русская вера в доброго царя. Это вера взрощенная, как змеиное яйцо, царями да вождями злыми, застившими своему народу глаза. Тот мир, где мы были совершенны, которым были созданы, растворился как град Китеж. Он есть, но для тех, кто слеп, как стали слепы мы после бросков ураганных в будущее, превратился в бесплотный призрак и является нам только как призрак, как мираж. И мы страшимся всей свободы, потому что мы несовершенны для нее. Мы закономерно тянемся как уродцы к уродству неполного, неподлинного существования, молим себе гарантированную пайку, хороших правителей да порядков пожестче, чтоб нас карали как только карают закоренелых преступников, не умеющих уважать чужую собственность, нерадивых к труду. Так мы обретаем покой и чувствуем себя людьми.

Но обретая покой этот казарменный и взлелеивая уродливое казенное равенство, мы-то живы - до первого начальственного наскока на нашу жизнь. И начинает наша каша сопеть да пыхтеть по-новому, когда обнаруживаем уже-то в своем уродском порядке несправедливость, попрание прав. Мелочь, придирка убьет человека, разорит дотла, до бунта доведет - ну вот, вспоминай Дубровского - ровняя и барина, и маленького человека. Здесь просыпаемся ото сна и поныне: "Налоговая инспектор потребовала от меня взятку в виде оплаты ее заказа на импортное пальто. Я отказал. Она тут же составила абсурдный акт с отнесением аванса в утаенную выручку, что противоречит правилам бухгалтерии и здравого смысла. По акту тут же были изъяты и перечислены в бюджет все деньги с нашего банковского счета и так же забиралось все, что поступало позже. Моя проектно фирма "Росинка" была ограблена и не могла продолжать работать. Год добивался признать очевидную "ошибку" инспектора во всевозможных инстанциях, но убедился, что все чиновники повязаны круговой порукой и все государственные организации не разбираясь защищают коллегу."

Чиновники в России - раса господ. Это не обычно устроенная бумажная бюрократия, а кормление, дачка. У нас всегда за службу прилагалось что-то, некая льгота. Но только чиновнику, все равно что духовному лицу, вменялось бескорыстно служить людям, государственному делу. Во что бы превратилась церковь, если б священники не исполняли святого писания как законов, брали бы взятки с прихожан за исповедь или причастие? Подобное невозможно там, где люди идут в храм свободно, со своей нуждой, но и по доброй воле. У нас с законами так устроено, что неволя и гонит к чиновнику как нужда. То не разрешено, другое не разрешено, там должен... Государство кормится с человека запретами. Человек дал ему столько свободы, что сам же стонет. Ну, а чиновник, что не ведает страха божьего, норовит истребовать свою льготу со всякого дела или просителя - в виде взятки - и тем кормится. Когда обман государства становится в умах даже простых людей делом не то, что прибыльным, а справедливым, честным, взятки да чиновный произвол тоже никогда не прекратятся. Пороков нельзя искоренить наказаньями, жалобами в высшие инстанции - в конечном счете с помощью того же государственного террора. Искореняет их вполне созревшее и осознанное уже-то нравственно желание большинства жить и н а ч е. Пока мы в большинстве своем будем считать, что справедливей обмануть государство, если оно обманывает нас, чем добиться справедливости - исполнение законов будет обязательным только для самых бедных да жадных на взятки скряг. Кого-то произвол чиновника лишает последних надежд. Но тогда надо без лицемерия сказать и о том, что возможность уйти из-под действия закона для человека вообще - есть величайшая льгота. Преступник может избежать суда. Ловкач - словчить. Все ведь тогда и оказывается возможным. Лишенные свободы, естественно ее обретают, когда нарушают запрет, закон. Но это опять же и н а я свобода, порочная свобода тайного действия. Наш человек не меньше страдает и от ее отсутствия - уже там, где на туманных берегах не берет у него взяток чопорный цивилизованный чиновник. Он будто б лишается в одночасье всех привилегий. Возвыситься над ближним, иметь привилегию - вот что притягательно, и человек не столько хочет вообще справедливости для всех, сколько справедливости только для одного себя. Это справедливость для одного себя - есть уже по сути вседозволенность. Ну, а там, где кому-то все дозволено, где плодится подобная раса психологических господ - там уже другим ничего просто так не дозволяется. Воровской социализм, что вывелся в наших тюрьмах, с его жесткой иерархичной структурой, с одной стороны, но с другой - с философией общака, общего котла - есть яркий образчик этой нашей экзотической национальной психологии: психологическая жажда привилегий (верхние нары сразу делаются привилегированными в сравнении с нижними) и не менее сильная психологическая жажда все обобществить - это чтоб у соседа по нарам не оказалось жратвы больше да лучше (зависть к чужому достатку).