Семен Юшкевич - Евреи

Нахман с трудом дождался вечера. Он был молчалив и с ненавистью наблюдал суету людей, кончавших трудовой день.

Раньше работа здесь казалась ему важной, словно она и в самом деле спасала человека от ударов.

Теперь он видел в ней хитро придуманный соблазн, заставлявший забывать об опасности, о беде. Лишь ей отдаваясь, можно было спокойно, закрыв глаза, приближаться к пропасти, поджидавшей каждого; только благодаря работе, несчастные упорно оставались рабами.

Что стало с ним самим? Без денег, в долгах, которые теперь сидели прочно на его спине и, как змеи, высасывали всю свежесть мысли, всю чуткость его сердца, – разве он не жил той же мертвой, темной жизнью? В тяжелом раздумье возвращался он домой. «Нужно положить голову под крыло и верить», – вспоминались ему слова Даниэля.

– Во что верить? – спрашивал он себя в скорбном недоумении, шагая по пыльным улицам.

Промчалась конка. Нахман поднял глаза и внезапно остановился от изумления. На одной из скамеек сидела Неси, разодетая, и лицо ее было полно печали.

– Побегу за ней, – мелькнуло у него.

Конка была уже далеко. Он повернулся, охваченный странным предчувствием, и, размахивая руками, побежал по улице, крича:

– Неси, Неси!

Шум дрожек заглушал его крик.

– Неси, Неси! – не унимался он, совершенно потерявшись.

Конка летела и как будто подсмеивалась над его усилиями.

Кучер трубил в рожок, лошадей, казалось, несли крылья, и через минуту конка, завернув в другую улицу, скрылась.

– Она была разодета, – размышлял Нахман, остановившись и чувствуя, как его пронзает ужас. – Я увижу ее вечером.

Когда он пришел домой, его встретила мать Мейты, Чарна. Она сидела у порога своей квартиры и пила чай.

– Добрый вечер, – ласково произнесла она, – вот сегодня, Нахман, вы поздно вернулись… Вы напоминаете мне ту жену, у которой обед был готов всегда на полчаса позже. Вас спрашивала хорошенькая девушка.

– Девушка? – пробормотал Нахман, вдруг похолодев.

Он вошел в комнату, а старуха вдогонку лукаво говорила:

– Хорошенькая девушка… Неси. Вы ведь с ней знакомы.

Нахман уже догадался.

Он зашел к себе и, не зажигая лампы, опустился на стул.

– Зачем Неси приходила? – монотонно спрашивал он себя и отвечал: – Не знаю, не понимаю.

Он хотел встать, но чувствовал себя таким разбитым, что побоялся не удержаться на ногах. В соседней комнате послышались шаги Мейты.

Она заглянула в комнату и, увидев, что в ней темно, сказала:

– Я зажгу лампу, Нахман; вы не можете оставаться в темноте.

– Подождите, Мейта, – произнес он.

Она остановилась на пороги в ожидании, и сердце у нее билось быстро.

– Здесь была Неси, Мейта. Вы ее видели?

– Я ее видела, Нахман. У нее глаза были заплаканы.

– Заплаканы, – вздохнул Нахман, издав звук горлом. – О чем она говорила?

– Она говорила: мне нужно увидеть Нахмана, мне очень нужно увидеть Нахмана. Только на одну минуту.

– Только на одну минуту, – с сожалением произнес он. – Отчего же меня не было дома?

– Она ходила по комнате, садилась, вставала. Она казалась мне больной. Она выглядывала из окна, утирала глаза, выходила во двор, возвращалась и все повторяла: мне нужно увидеть Нахмана, мне очень нужно увидеть Нахмана…

– Бедная, бедная девушка! – вырвалось у него.

– Вы ее любите? – раздался в темноте робкий, дрожащий звук.

– Я не знаю, Мейта, но теперь у меня разрывается сердце. Я бы для нее жизни не пожалел.

Что-то задрожало у дверей. Пронесся глубокий вздох… оборвался… Нахман внимательно слушал.

– Мейта, – позвал он, – Мейта!

Никто не откликался. Вошла Чарна и своим добрым голосом спросила:

– Вам что-нибудь нужно, Нахман?

Он ничего не ответил, а старуха, вертясь по комнате, говорила:

– Старому человеку нужно что-нибудь, а молодому и всего мира мало. Я вам расскажу историю о человеке, и она вас чему-нибудь научит. Куда это Мейта пропала? Мейта, Мейта… Вы видите, – ее нет. Это тоже имеет свою глубокую историю. Однажды у одного сильного царя…

– Подождите, – прервал ее Нахман, начав прислушиваться, – кажется, кричат во дворе.

Старуха высвободила уши из-под косынки и насторожилась.

– Да, да, – произнесла она, – кричат. Человек не может не кричать: он рождается с криком; в крике проходит его жизнь…

Нахман вскочил. Шум становился все громче и врывался в комнату, как будто бы окна в ней были раскрыты.

– Это у Симы, – объяснила Чарна. – Своими несчастьями она мне напоминает историю с человеком, который, однажды зевнув, не мог закрыть рта.