Семен Юшкевич: Новые друзья

– Вот оно – белые, молнией написанные слова в воздухе, читал я, – правда там, наверху.

Они летели быстро, безумно, играли, строились в странные ряды вверх и вниз, все лицами ко мне и будто покорные моей воле… Весь двор казался уже светлым от белых лошадей, а наверху на скале, как стоял Странный Мальчик, скрестив руки на груди, и делал смотр. И в эти часы чудесного бодрствования в душе жило что-то недоступное, нечеловеческое, рождались такие неизведанные чувства жалости и любви к земным, что радостною казалась мечта пожертвовать жизнью для них, лишь бы и они узнали правду.

– Я должен повидаться с Алёшей, – говорил я себе, ложась и стараясь уснуть с его образом, – иначе умру…

И во сне, как и наяву, я видел белых, как молния, лошадей, длинные серебряные гривы и Алёшу на скале…

Коля в это время начал отдаляться от меня. Он познакомился с приехавшим из деревни гимназистом – Серёжей Андросовым – и тесно подружился с ним. Алёша потерял для него обаяние, и он редко вспоминал о нём. Даже то, что меня волновало, от чего я страдал, не интересовало его теперь, и я остался один. В детской появилось что-то новое. Коля и Серёжа не отходили друг от друга и как заговорщики шептались, тихо смеялись… Серёжа, чёрный от загара, с короткой шеей и толстыми руками, коренастый, как взрослый, рассказывал о своей жизни в деревне, – и я замирал от любопытства, когда до меня долетали отдельные слова. Измученный холодностью Коли я начинал мечтать о другом брате, который нежно любил бы меня… И я бы служил ему… И бы падал ниц, и о чём-то просил бы его… Но не этого, холодного… Страдальчески билось сердце моё. А Серёжа, неуклюжий, как черепаха, продолжал рассказывать своим густым голосом о речке, о приятелях, и по глазам Коли я видел, что ему не до меня. Часто Серёжа, для выразительности рассказа, собирал руку в кулак, желтоватый и веснушчатый, и бил им Колю по груди, по спине, а Коля, мигая глазами и не смея поморщиться от боли, кивал головой, будто без этой помощи он никогда не понял бы Андросова. В первый раз, когда я увидел эту расправу с братом, я не выдержал обиды за него, того, что он так жалко мигал глазами, и, повернувшись к Серёже, сердито сказал.

– Объяснять нужно языком, а не кулаками…

– Что такое? – с удивлением отозвался Андросов, медленно повернувшись ко мне.

– Павлуша, – с укором проговорил Коля, покраснев.

– Зачем же он бьёт тебя? – упрямо повторил я, глядя на пол.

– Я и тебя побить могу, – холодно сказал вдруг Серёжа, сверкнув своими коричневыми глазами… – хочешь?

Он лениво встал, развалистой походкой подошёл ко мне и положил свою тяжёлую, словно из железа сделанную руку на моё плечо. Я не поднимал глаз и чувствовал, что вот-вот кровь брызнет из моего лица.

– Побить? – переспросил он.

Я попробовал движением плеча освободиться, но рука его словно приросла. Тогда, скрыв обиду и проглотив слёзы, я тонким голосом крикнул:

– А я кусаться умею!..

Не знаю, как я вдруг очутился на полу, на спине; над собой я увидел широко раскрытые коричневые глаза, и они были холодны, как лезвие ножа.

– И ударить тебя жалко, – пробормотал он сквозь зубы.

Странно, но в этот миг у меня уже не было гнева. Спокойно билось моё сердце. На душе было легко, точно я устал от здорового труда. Предо мной явилась сказочная сила, – и то, что этот богатырь был другом Коли и может стать моим, если захочет, смирило мою гордость.

– Сергей, оставь его, – услышал я голос Коли.

Я неловко поднялся и выбежал из комнаты. И долго сидел на горе один…

Вечером Коля сказал мне:

– Ты, Павлуша, Сергея не затрагивай.

Я испугался его холодного тона и молчал.

– Не затрагивай, – повторил он, складывая книжки. – И вообще не мешай нам. Мы взрослые, а ты мальчик.

Отцовский голос послышался мне в его тоне. «Вот ты какой стал», – подумал я с негодованием. И сказал уныло:

– Серёжа тебе дороже, чем я. Хорошо, пусть дороже, я тебе не мешаю. Люби его…

Я замолчал и молча стал раздеваться. Потом лёг, и постель показалась мне холодной, чужой. Я закрылся одеялом с головой и старался не дышать. Почему он мучает меня? Почему ненавидит? Что я ему сделал дурного? Какими далёкими были летние дни, когда он только меня любил! Были ли такие дни? Гора, бабочки, горячее солнце, – правда ли? Я закрыл глаза от боли. Не лучше ли сдаться Коле? – мелькало у меня. Сейчас встану и скажу: «Коленька, не обижай меня». Сердце забилось у меня от волнения. «Скажу, нужно сейчас сказать», – лихорадочно думал я и взялся за верхний край одеяла. Опять та же боль кольнула меня, и я спрятал руку.