Семен Юшкевич - Злой мельник

Но не прошло и получаса, как в нашей комнате неожиданно, насупившийся и грозный, появился отец в сопровождении мамы. Мы вскочили… Ноги у меня стали трястись от ужаса. Момент нехорошей тишины. Мы уже стоим на вытяжку перед отцом и смотрим в землю, не смея поднять оцепенелых век.

– Подойдите, негодяи! – раздался его голос.

Мама крикнула от страха. Сама она не терпела гнева отца, который делал его просто жестоким, и между ними всегда происходила борьба из-за нас. Теперь её крик ещё больше напугал нас. Мы чувствовали, что и на этот раз, как уже было за другое преступление, он с нами жестоко расправится и что нас ничто не спасёт от его гнева.

– Подойдёте ли вы, негодяи!? – крикнул он ещё раз, топнув ногой с такой силой, что наш письменный столик затанцевал.

Я подошёл первый со смертью в душе и ещё ниже опустил голову.

– Ты чего стоишь? – крикнул он Коле, который даже не шевельнулся.

Коля подвинулся. Меня била лихорадка и я употреблял все силы, чтобы не дать отцу заметить это.

– Поднять головы!.. – скомандовал он отрывисто.

– Что за инквизиция… – прошептала мать. – Даже у дикарей так не наказывают детей…

Мы, избегая его взгляда, подняли головы, а он, схватив меня за подбородок, спросил:

– Кто крал в саду груши?

Всё было кончено. Ему обо всём рассказали. У меня сейчас же полились слёзы. Мать уже стояла между нами, страшась его гнева, а он, взглянув на её встревоженное лицо, насильно вывел её в другую комнату, запер дверь на ключ и крикнул:

– Я тебя, Лиза, сколько раз просил не вмешиваться в воспитание детей!..

Кончено… Мы были в его власти.

– Папа! – крикнул я не своим голосом, упав на колени, – это я, я один виноват во всём. Не бейте Колю! Папочка, простите!.. Я не знал, что это так дурно.

Коля стоял нахмурившись и стиснув зубы. При моих словах он как бы очнулся и холодно сказал, чтобы папа услышал:

– Неправда, Павка, я больше тебя виноват.

– Отойди! – крикнул отец, оттолкнув меня ногами. – Воришка – не мой сын. Не может вор быть моим сыном.

Он громко засопел и открыл внезапно дверь, ведшую в кухню, где в ожидании приказаний стоял старик Андрей.

– Андрей! – крикнул отец, – принеси верёвок…

Послышались шаркающие грузные шаги и вскоре у выхода показалась толстая спина старика Андрея. Его сопровождала большая собака, хромая Белка.

– Я понимаю, что такое преступление, – говорил отец, – могут совершить дети, которые выросли в какой-нибудь трущобе, не получившие ни какого воспитания, словом – не дети, а чудовища… Но вы?.. Мои дети – воры? Опуститься так низко, чтобы позволить какому-нибудь хаму-мельнику устроить на себя охоту… Нет, мне лучше самому убить вас.

Он стал ходить по комнате, а мы дрожа слушали…

– Мальчик может пошалить, – продолжал он, – может даже – ну, положим, – невинно солгать. Я сам был мальчиком. Но отважиться пойти в чужой сад, чтобы красть – это уже окончательная испорченность натуры. Сегодня понравились груши, завтра – чужая книжка, потом захочется денег… Убью вас, мерзавцы!..

Он опять распалился гневом, схватил Колю за шиворот и отбросил от себя. Потом с угрожающим жестом подбежал ко мне, но сдержался, остановленный моим безумным криком.

– Раздеваться!.. – крикнул он, не глядя на нас.

Я посмотрел на Колю: он стоял точно каменное изваяние и не трогался с места. Я сделал ему знак, но он только нетерпеливо повёл плечами. Какую глубокую жалость я почувствовал к нему, какое уважение к его твёрдости!.. Я ещё помедлил, но вторичное приказание отца, теперь более сердитое, подействовало на меня. Я отошёл в сторону и, краснея от стыда, стал сбрасывать с себя платье. Взгляд, брошенный отцом на Колю, остался без результата. Коля отрицательно махнул головой и это так рассердило папу, что он ударил его со всего размаху.

Наступила тишина. Только раздавалось шуршание платья, которое я складывал на стуле. Раскрылась дверь и вошёл Андрей с пучком верёвок в руке. У него было серьёзное, ещё более обыкновенного, строгое лицо, точно и он осуждал наш поступок. В двери комнаты стучалась мама и требовала, чтобы её впустили.

– Поставь скамейку, – приказал отец Андрею.

Андрей, шикнув на Белку, вилявшую хвостом и оглядывавшую всех нас, поставил скамейку посреди комнаты и стал в ожидании… В руке у него болтался пучок верёвок.

– Ложись, – сказал отец холодным злым голосом, обращаясь ко мне.

Я опять заплакал, но не повиновался.

– Ложитесь, панич, – с укором произнёс Андрей, зная что отец при моём отказе прикажет ему положить меня.