Александр Эртель: Последние времена

– Брат порядок наблюдал строго, – согласился Захар.

– То-то вот!.. А тут, брат…

Тем временем пригнали скотину и вернулись из церкви семьяне Захара. Явилась старушка, чрезвычайно подвижная и вместе молчаливая, явилась баба, постарше Машки, с плоской грудью и с выражением скорби, застывшим на тонких губах. Над селом повисли хлопотливые звуки. Кричали бабы, скрипели ворота, блеяли овцы… Щелканье кнута сливалось с отчаянным ревом коров, и крепкая ругань разносилась далеко. Бабы ушли доить коров. Дядя Захар удалился на гумно готовить резку… А кругленький старичок принялся за расспросы. Чей я, откуда и куда еду, много ли за подводу отдал Захару, сколько у меня десятин земли, жива ли моя мать и женат ли я, – все расспросил он, а по расспросе сказал, понижая голос:

– Дорого ты отдал Захару. Я бы взял дешевле. Он ведь жила у нас… Он кулачина, я тебе скажу, такой… Он припер теперь деньжищи-то из Томской и ворочает тут. У него село-то все, почитай, в долгу… А уж выпросить у него чего – снега посередь зимы не выпросишь! Прямая костяная яишница… А ты передал ему… Эх ты!

Но немного подумавши, он сказал:

– Крепкий человек Захар, справедливый человек. Он жаден, это точно… Но вместо того, все ж таки человек он твердый!.. Нас как барин выселял, он за мир-то грудью… И пороли его в те пор… Боже ты мой, как пороли!

Старичок с удовольствием чмокнул губами.

Свечерело. В небе одна за другой стали загораться звезды. Повеяло прохладой. В долине седой пеленою опускалась роса. Любознательный старичок опрокинул чашку и куда-то скрылся. Мы остались одни с Ипатычем. Я долго глядел на него. Холодный чай стоял около него забытый, и он сидел в тяжком раздумье. На лице не было признаков безумия, только глаза были как-то странно неподвижны. В лице же стояла неизъяснимая печаль и только. Казалось, пред ним давно уже, с жестокой внезапностью, открылась какая-то тоскливая картина, и теперь он не может от нее оторваться. А когда я привлек его внимание громким возгласом, он как-то жалобно съежился и растерянно посмотрел на меня. Так глядит на вас собака, истомленная долгими побоями…

Вошла Машка и стала прибирать посуду. Теперь лицо ее не выражало испуга, но было сердито и нахмурено.

– Ишь, старые черти, полакали чаю-то!.. – сказала она вполголоса, окидывая недружелюбным взглядом бедного Ипатыча.

Немного погодя ко двору подъехали лошади с сохами, и молодой парень встревоженным голосом спросил Машку:

– Батюшка где?

– На гумне. А что? – спросила Машка.

– Мерин подкову потерял, – с отчаянием сказал парень и злобно ударил мерина по морде.

– Строг у вас старик-то! – заметил я.

Машка промолчала. Только по гримасе, пробежавшем по ее лицу, я понял, что старик действительно строг.

– Ты кто ему приходишься? – спросил я.

– Сноха.

– А парень-то этот кто?

– Федька. Муж мне.

– Неужели из-за подковы будет сердиться свекор?

– Со света сживет, – мрачно сказала Машка. Я вошел во двор. Везде был образцовый порядок. Телеги, окованные железом, стояли под навесом. Там же виднелись сани, старательно сложенные рядами. Середина двора была чисто выметена. Федька убрал под навес сохи, обмахнул пучком соломы сошники и сверкающие палицы и повел лошадей на гумно. Лошади были гнедые на подбор, косматые и сытые. В хлевах бабы доили коров, лениво пережевывающих жвачку.

Я пошел за Федькой на гумно. Там, так же как и на дворе, царствовал изумительный порядок. Скирды старой ржи, великолепно сложенные, красиво возвышались за ригой. В предохранение от мышей они со всех сторон были обрезаны косою, что придавало им вид особенной правильности. Рядом со скирдами виднелся стожок сена, тщательно покрытый соломой и обтянутый крепкими притугами. Рига, крытая сторновкой, была новая и большая. Федька привязал лошадей к чану около риги. А внутри слышался разговор.

– Ты уж, Захар, уважь меня, – жалобно тянул голосок кругленького старичка.

– Что же мне тебе уважать, – холодно говорил Захар.

– Ей-богу, ведь кобыленку последнюю продать впору… Ты уж меня пожалей!

– Тут жалость-то одна: запрягай да вези. Да на чем ты повезешь-то?

– Как на чем! На кобыле повезу!

– А хомут? Я ведь, друг, не дам.

– Что ж хомут… Мне Семка даст хомут.

Помолчали.

– Вези, мне что! – равнодушно произнес Захар. – Вези… Только целковый мне.

– Многонько! – плаксиво воскликнул старичок.

– Не вози. Я пошлю Федьку, он свезет. Как знаешь.

– Ну, так и быть, – поспешно согласился старик, – видно твой верх, моя макушка!..