Борис Письменный - Агруйс-красивист

Ну не дикость ли? -- Спрашивали его.-- Что делать некрасивым прикажешь?

А что делать больным, неизлечимым? Таки плохо, -- отвечал Иона. -- Я ж говорю

исключительно о себе. Невелика потеря. В мире кроме меня есть люди.

Вот, такой человек. Что с него взять, если, по его словам, ему ни разу не попадалась красивая владелица парикмахерского салона. Оставляли равнодушным журнальные фотомодели; его тошнило от прилизанных кукол дневных американских теленовелл , ориентированных на вкусы домохозяек.

Агруйс допытывался, бывало: -- Объясните, правда, что выбор на всюжизнь следует просчитывать на бухгалтерских счетах? Прикидывать -- окей, в данный момент цейтнот; поскольку лучшего не нахожу, попробую, что подвернулось. Не понравится --переиграем...

На Иону обижались, считали, что он разыгрывает из себя дурака. Одно было бесспорно_ в Америке, как нигде, сложно дело с личным устройством. В США, по мнению не только лишь одного Агруйса, давно возникла мировая империя оголтелых женщин. Не случайно американцы ищут себе жен и наложниц на краю света, где по-беднее, по-отсталее прогресс, куда американский вирус еще не докатился. Многомиллионый этот растущий бизнес именуется порно-туризм. Агруйсу такое не подходило. Ему совесть непозволяла отправиться в Бангкок или Сан-Пауло, чтобы за смешные деньги, за один, прописью, доллар в день гулять и бедокурить. Как не стыдно играть на чужой беде! И зачем вам таиландская нищета? С переменой международного климата, говорили ему бывалые люди, не проще ли_ не мудрствовать лукаво и посетить свою же покинутую родину.

Так он и решил. С чеховским возгласом -- В Москву! В Москву! Иона взлетел.

В Москву за невестами сам Бог велел. Еще с румяных купеческих времен.

С магистрали, ведущей от Шереметьевского аэропорта, на вьезде в столицу открывался прекрасный вид на недавно возведенные известнейшим ваятелем монументы. Прежде всего -- в окружении фибровых эмигрантских чемоданов, зонтиков и саквояжей возвышался громадный баул, на котором сидела маленькая еврейская пионерка с большим скрипичным футляром в руках. На панели золотом -- Пионерам эмиграции признательное человечество!

Другое, в стиле модерн, кубистическое сооружение являло застывший в бронзе и камне водопад кирпичей. Рассыпающуюся стену.Интересная задумка. У цоколя -- коренастая фигура разрушителя, похожего на Щаранского, вытаскивающего из стены основной, несущий кирпич.

Надпись гласила:-- Вам, Родоначальникам Перестройки!

Стояла ранняя весна, первое забытое тепло после российской темноты и льдов. В такие дни женщины даже самых пуританских воззрений чувствуют себя обнаженными и, не желая противиться природе, прямо смотрят на тебя голыми, голодными глазами. Так же чувствовал себя и Агруйс, втянувший в себя носом родной апрельский дурман, готовый, против своего обычая, влюбиться в телеграфный столб. И здесь, Москва, сводница, сыграла свою роль как нельзя лучше. Хотя не совсем уж случайно некая Шура Шаповалова приехала в тот день на электричке из Раменского, как раз, когда Иона прогуливался неподалеку с приятелем-поэтом Родионом Немалых.

Родион, цыганского вида, действительно немалых размеров человек, подготовил эту, как бы случайную встречу. Он был знаком Ионе по творческим встречам, организованным в свое время в подмосковных пригородах журналом "Клубная Работа и Художественная Самодеятельность". Агруйс вел музкружок, а Родион был кружковец-поэт, подающий надежды.

Итак, по распускающейся весне, на знаменитой площади трех вокзалов Иона увидел Шуру.

Увидел и безаппеляционно одобрил. Такого с ним никогда еще не случалось. Как они и условились с Родионом, Шура стояла недалеко от Казанского вокзала, у оранжевого с черным конфетного киоска франкфуртской экспортной фирмы "Гешмекен Штюк", ела эскимо на палочке и беседовала с толстой фиксатой девкой. Та сидела в распахнутой "Тойоте", курила и сонно что-то рассказывала, пока ее муж, негр, загонял в машину разгулявшихся вместе нажитых черномазых детей. Срывая голос, бедный негр кричал:-- Колька, блядь...Вовка, блядь... И дальше - все непонятное на замбези. Сама молодая мамаша, Шурина собеседница, ноль внимания на инциндент, говорила, округло окая и растягивая слова:-- ...а сноха мне тута и пишет из Новой-то Зеландии, што у нея...

Разговор оборвался на полуслове. Потому что, увидев Шаповалову, Агруйс, поздоровался, взял Шуру за руку и так и не отпускал, кажется, до времени их совместного отлета в Ныо-Иорк. Что за чудо могло произойти со столь привередливым Агруйсом? Пресловутая любовь с первого взгляда? Иона старался ответить на мой вопрос, не мог. Я его, кажется, понимал. Мы, как правило, тщательным образом задним числом анализируем свои ошибки или потери; удача, всякий раз--остается загадкой. Самим ее предчувствием, мы с готовностью опьяняемся, ныряем в удачу, как в омут, боимся сглазить расчетом.