Алексей Писемский - Мещане

Критик, подумав, что Бегушев, в самом деле, может быть черт знает какой храбрец и нахал, счел за лучшее не продолжать опора и в утешение себя вылил стакан вина.

- Туркам англичане очень помогают! - сказал вполголоса Офонькин сидевшему около него старичку.

- А нам бог поможет, - отозвался тот.

- Меня в этой войне одно радует, - продолжал Бегушев, - что пусть хоть на время рыцарь проснется, а мещанин позатихнет!

- Так, верно! - подхватил Трахов.

- Верно! - согласился и граф Хвостиков.

"Верно!.." - хотел было, кажется, сказать и Долгов, но, однако, удержался, вспомнив, что мещане все-таки ближе к народу, чем рыцари, и предположил сейчас же доказать это своим слушателям.

Но в это время один из лакеев что-то такое тихо сказал Бегушеву, а потом и графу Хвостикову. Оба они с беспокойством встали с своих мест и вышли в переднюю. Там их дожидался Прокофий.

- Аделаида Ивановна меня прислали сказать, что госпожа Мерова умерла, проговорил он своим монотонным голосом.

Бегушев побледнел, а граф Хвостиков выпучил глаза и затрясся всем телом.

- Ты врешь!.. Не может быть! - едва имел силы сказать Бегушев.

- Все кончено! - воскликнул, опуская голову, граф.

- Умерла! - повторил Прокофий как бы с некоторым даже чувством.

- А доктор был ли позван? - спрашивал Бегушев.

- Меня Аделаида Ивановна послали за вами, а своего этого старичонку Дормидоныча - за доктором, - отвечал Прокофий, оттенив слова "старичонку Дормидоныча" величайшим презрением.

Генерал, проворно вышедший вслед за гостями своими в переднюю и совершенно не знавший, что Мерова живет в доме у Бегушева, недоумевал, по какому случаю Прокофий тут очутился и почему Аделаида Ивановна его прислала.

Граф Хвостиков, Бегушев, а также и Прокофий немедля же уехали, так что генерал не успел ничего от них хорошенько и узнать.

- Что такое случилось? - спросила Татьяна Васильевна, когда он возвратился в столовую.

- Дочь графа одночасно умерла! - объявил генерал, садясь на свое место, и ничего не мог больше есть: перед ним живо рисовалось пикантное личико Меровой.

- Царство небесное! - произнесла, крестясь, Татьяна Васильевна.

- Она так еще молода была, - заметил Офонькин, которого тоже несколько поразило это известие.

- Всем смертным умирать придется! - выразился равнодушно Долгов: он понимал страшное значение смерти только в книгах и на сцене, а в жизни нет.

- Всем, всем, - пробормотал старичок.

- Но зачем Бегушева тоже вызвали? - пожелала знать Татьяна Васильевна.

- Вероятно, как приятеля графа, - объяснил генерал.

Вскоре затем актриса и Офонькин попросили позволения встать из-за стола и уехать. Хозяева их не удерживали. Старичок тоже поднялся вслед за ними.

- А драма хороша, хороша! - шамкал он.

Татьяна Васильевна после того ушла к себе, но Долгов и критик еще часа два спорили между собою и в конце концов разругались, что при всех почти дебатах постоянно случалось с Долговым, несмотря на его добрый характер! Бедный генерал, сколько ни устал от дневных хлопот, сколь ни был томим желанием спать, считал себя обязанным сидеть и слушать их. Как же после этого он не имел права считать жену свою хуже всех в мире женщин! Мало что она сама, но даже гости ее мучили его!

Бегушев и граф Хвостиков, ехавшие что есть духу домой, всю дорогу молчали. В зале их встретил доктор.

- Умерла? - спросил его Бегушев.

- Да, разрывом сердца, - отвечал тот.

Бегушев первый вошел в комнату умершей. Точно живой лежал маленький труп Елизаветы Николаевны. Бегушев взял ее руку; но та уже начала холодеть. Граф упал на колени перед трупом.

У постели Меровой сидела Аделаида Ивановна и, закрыв лицо руками, потихоньку плакала. В углу комнаты стояли Минодора и Маремьяша.

- Как она умерла? Не рассердили ли вы ее чем-нибудь? - спросил их почти грозно Бегушев.

- Чем нам их рассердить? Мы и в комнату к ним даже не входили, ответили в один голос Минодора и Маремьяша.

- Они совсем и не входили, - подтвердила Аделаида Ивановна. - Сначала Лиза была очень покойна... так внимательно глядела, как я раскладывала пасьянс; но часов с одиннадцати начала все меня спрашивать: "Александр Иванович скоро приедет?.. Скоро?" Я ее успокаиваю, говорю, что ты уехал в один родственный нам дом, высокоаристократический, и что тебе нельзя оттуда уехать, когда вздумается... Она убедилась и стала даже указывать мне карты, которые я забывала перекладывать!.. Только я и не заметила, как это было, вижу, что она приложила платок к лицу и, comprenez*, кровью харкнула... Со мной сделался почти обморок... Я не могу, как ты знаешь, видеть крови и знаю одно, что позвонила...