Николай Чернышевский - Пролог

— Вы сошли с ума? Вы воображаете, что это каприз? Что я говорила это, чтоб уколоть вас? — Даже, может быть, по досаде, из ревности? — Вы могли бы слышать, что я говорю вовсе не таким тоном. Я просто говорю вам, что вы должны сделать. В следующий антракт вы придете. Но если вы смеете войти в ложу, я рассержусь. И сумею заставить вас уйти. — Я сказала вам: идите к ней. Она затворила дверь ложи.

Второй акт кончился. — Пойду посмотрю, жив ли мой Нивельзин, — сказала Волгина.

— Что значит любить человека! Предполагаешь всякие беды с ним, если он не на глазах! — А вот я так уверена, что он не умер, потому что слышу, давно кто-то все ходит мимо ложи по коридору.

— Позвольте мне съездить купить новые сапоги и поднести их ему от вашего имени, Лидия Васильевна, — сказал Миронов.

— Надумались, Нивельзин, — поняли, что я вовсе не сердилась на вас, а просто говорила, как вам следует сделать? Или еще не поняли? — По крайней мере видите, что теперь я говорю нисколько не сердясь? А теперь было бы гораздо больше поводов сердиться. Как вы смели не послушаться меня? — Предупреждаю вас, я очень не люблю приказывать, и если приказываю, то, значит, считаю необходимым приказать. — Где вы пропадали? Все время сидели или бродили по коридору? — Вот было бы хорошо! — Надеюсь, вы не делали из себя такого посмешища для капельдинеров и их детей? — Надеюсь, вы уходили в фойе?

— Да, я ходил курить, — отвечал Нивельзин, все еще совершенно потерявшийся, как ребенок перед гувернанткою, читающею ему мораль.

— Кто она? — Я могла видеть, что она очень небогата и привыкла к тому, что не уважают ее. Но я и не спрашиваю о том, как барышня с приданым, за которою смотрят мать и десяток сестер, кузин, теток, за которую вступилось бы все общество, если бы кто вздумал топтать ее в грязь. Я спрашиваю: вы любовник ее или нет? — Вы приехали вчера, у вас не было, вероятно, времени сделать ее вашею любовницею, — но вы уже делали ей предложения, или она видела, что вы думаете сделать их? — Это почти все равно. — Вы поступили с нею слишком неделикатно, бросивши ее. Она должна была понимать, почему вы бросили ее, — это обидно, Нивельзин. Понимаете ли вы теперь, почему вы должны были возвратиться к ней? — Исправьте вашу неделикатность. Если вы хотите расстаться с нею, вы должны были сделать это так, чтобы у нее осталось приятное воспоминание о вас. У нее, бедной, не очень много будет приятных воспоминаний, когда придет ей пора раздумья о жизни, — если еще не пришла.

— Я пойду к ней… Если вы потребуете, я останусь знаком с нею… Я… я… дурно провел мою молодость… Я… Я;:. — Волгина должна была взять его под руку, потому что его шаги сделались неверны.

— Вам надобно успокоиться, Нивельзин. Я передам вас Рязанцеву. Он горит нетерпением расспрашивать вас о своих лондонских друзьях. А мы с вами еще будем иметь время наговориться. Я возьму вас проводить меня домой. Вы еще юноша, хоть и много повесничали. Вы с первого взгляда понравились мне. Теперь нравитесь еще больше.

Она присоединилась к Рязанцевой и Миронову. Рязанцев овладел Нивельзиным и повел с ним таинственный разговор.

Антракт кончился. Нивельзин удержал Миронова, шедшего в ложу позади других. — Миронов вздрогнул от неожиданного прикосновения: он вовсе не рассчитывал, что Нивельзин схватился за него, чтобы добиться правды.

— Два слова, Миронов. Скажите, пожалуйста, кто эта девушка?

Миронов сделал очень серьезное лицо. — Madame Рязанцева говорила вам, кто эта дама, и рассказывала мне, что вы вздумали вообразить, будто мы сговорились мистифировать вас. Изумляюсь, как пришла вам в голову такая фантазия! — Миронов ужаснейшим образом пожал плечами.

— Продолжать мистификацию бесполезно. Вы не убедите меня в невозможном.

— Почему ж невозможно, что она madame Волгина? — спросил Миронов, еще сильнее утрируя серьезность.

— Madame Волгиной должно быть по крайней мере девятнадцать лет, а ей не может быть больше семнадцати. И она сама совершенно расстроила мистификацию слишком невероятными выдумками. Она вздумала сказать мне, что у нее есть сын.

— «Невероятно!» — Мало ли что невероятно, и однако же правда? — «Невозможно!» — Мало ли что кажется невозможным? — сказал Миронов с величайшим пренебрежением к аргументам Нивельзина. — Но чем усерднее утрировал он свою серьезность, тем очевиднее было Нивельзину, что это притворство.

— Вот еще факт, Миронов. Волгин был в опере. Я говорил с ним.

— Но, конечно, не сказал же он вам, что это не жена его?