Николай Почивалин - Любанька

- Это мне?

- Тебе, тебе.

- Спасибо, - поблагодарила она, и получилось это у нее так степенно, по-взрослому, что Сергей Иванович, старый сучок, умилился. Вот ведь человечек!

Девочка доверительно поделилась всеми своими новостями - что ходила вчера с бабушкой в баню, что вечером приехал отец, а сегодня утром видела в лесу настоящую белку. Сергей Иванович забрался наверх, тихонько засвистел, что случалось с ним в самых исключительных случаях. Работалось сегодня на удивление: заранее напиленные по размеру доски ложились плотно, фаска в фаску, гвозди входили в податливую древесину с двух ударов - как в масло. Внизу, прислоненный к дубу, стоял, поблескивая спицами, велосипед. Любанька то прибирала щенки и стружки, тоненько напевая, то бегала по поляне, мелькая за деревьями, - все это создавало у Сергея Ивановича неведомое прежде ощущение какой-то наполненности, значительности.

Потом они обедали: Сергей Иванович - с аппетитом, не спеша и обстоятельно, Любанька - скорее за компанию; поклевав, словно воробышек, она грызла огурец, не признавая ни ножа, ни соли, весело щебетала. Не особо вникая, Сергей Иванович слушал ее, как слушают, не особо вникая, в лесу птиц; два синих ласковых солнышка поминутно касались его обычно замкнутого резкого лица, и оно отмякало, - Сергей Иванович сам чувствовал это какими-то непривычно расслабленными мускулами.

- А вон папка идет! - сказала Любанька.

В хороших шерстяных брюках, в белой рубашке с засученными рукавами, небритый, с подпухшими веками и все-таки молодой и статный, Володька, как звал его прежде Сергей Иванович, опустился на траву, усмехнулся - вместо приветствия:

- Чего ж ты и в выходной вкалываешь?

- Надо.

- А может, это - сообразим? - щелкнул себя по горлу Владимир.

- Нет уж, уволь.

- А я вот, видишь, гуляю! - Куражась, Владимир небрежно ерошил светлые волосы дочки, стоявшей рядом, она терлась щекой о его широкую ладонь, синие, устремленные на Сергея Ивановича глаза ее сияли. - Неделю вкалываю, воскресенье - мое, отдай!

- Все калымишь, - с внезапной неприязнью сказал Сергей Иванович.

- Будто ты не калымишь?

- Я от уважения, - объяснил, как вбил гвоздь, Сергей Иванович, считая, что этим все сказано.

- Деньги-то за уважение возьмешь? - ухмыльнулся Владимир.

- Возьму. Потому что - труд.

- Вот, вот! Не один получается... - Владимир беззлобно выругался.

Сергей Иванович недобро крякнул.

- Ты брось это паскудство! - По его крутой скуле, взбухая, катился желвак. - При ней-то - олух!

- К ней не пристанет, - беспечно отмахнулся Владимир. - Верно, дочка?

К ней действительно не приставало - девочка смотрела на Сергея Ивановича все так же кротко, только маленькие губы ее были сейчас поджаты. Сергей Иванович сказал еще жестче:

- Все одно - паскудство. Понял?

Пропустив замечание мимо ушей или сделав вид, что оно его не касается, Владимир поинтересовался:

- Чего ж хозяина твоего пе видать?

- Приболел, - помедлив, нехотя отозвался Сергей Иванович. - С сердцем что-то.

Любаньку окликнула бабушка; стоя у забора, она издали звала ее протяжно и настойчиво, как кличут телят:

- Люб, Люба, Люб!..

Владимир легонько подтолкнул дочку в спину.

- Беги, пойдешь с бабкой в город.

- Зачем, пап? - В глазах девочки мелькнула тревога.

- Мать проведаешь и назад придешь, - успокоил отец. Проводив ее взглядом, он как-то по-человечески, без куража сказал: - Вот такая, мужик, получилась чертовщина. Была баба, да скурвилась. Ровно ей в подол горячих углей насыпали - году потерпеть не могла.

- Слыхал...

- Слыхал, да не все. Пацана вчера родила... Дал матери трешку - велел отнести чего-нибудь. Хрен с ней! - Владимир великодушно махнул рукой, признался: - Обидно - променяла-то на кого! Хоть бы мужик был - так, полоумок какой-то в очках. А дочку вот - не отдают, такую их!..

Говорил он, пересыпая матерном. Сергей Иванович морщился и опять не стерпел:

- Ну что ты все хорошие слова в дерьме вывалял - тьфу! И что тебе дочку отдавать, когда ты пьешь да лаешься?

- Иди ты!.. - снова ругнулся Владимир, поднимаясь; из-под набрякших век синие, как у Любаньки, глаза его глянули трезво и насмешливо. - Все ведь учат! Чужую беду - руками разведу. Правда что!..

Шел он покачиваясь, модные брюки его были мяты, с каким-то неопрятным пятпом на самом видном месте; вблизи, чудилось, от него все еще исходил муторный запах перегара, и все-таки Сергей Иванович смотрел ему вслед с невольной завистью. Шалопут - и такую дочку заимел!..