Иван Подсвиров - Синие скалы

А однажды утром свежо, девственно забелеют вершины, и люди в низовьях ахнут: снег, зима надвигается!

В прошлом году на летних каникулах мы с отцом чабановали у Синих скал и, случалось, любовались соснами, взметнувшими в простор неба свои могучие кроны.

Я обычно глядел на зеленые деревья с цепкими разветвлениями корней, которым еще десятки лет пробиваться в живую глубь земли, к чистым ключам. Отец подолгу задерживал свой задумчивый взгляд на давно умерших соснах, на сухостое...

- Красавицы! - говорил он об усохших соснах с чувством удивления и жалости, будто о вдовах. - Сохнут, пропадают... А звонкие!

Я ценил тогда красоту, здоровье и мощь сосен и не задумывался о пользе, которую они могли принести нам.

Отец же, отдавая должное красоте, не забывал и о том, что деревья должны служить людям и после своей смерти обратиться балками или полом в доме либо, на худой конец, табуретками. Давняя мечта отца употребить в пользу гибнущие сосны вроде сбывается: мы едем за сухостоем.

Отец по-крестьянски хитер, предусмотрителен. Просто, без всяких документов спилить и увезти сухостойные сосны он не отважился - из боязни прослыть в хуторе вором, расхитителем лесных богатств колхоза. Пойдут сплетни, на каждом собрании будут колоть глаза сухостоем. А Крым-Гирею это на руку. Ему лишь повод дай, а там он клещом вопьется, с живого не слезет.

Как раз из района приказ поступил; сосновый строевой лес зорко оберегать, для личных нужд пока не выписывать. Билеты давали на осину. А из осины какие полы в новом доме, какие наличники! Осина дерево ломкое, ненадежное. Для отвода глаз отец выписал "осиновый билет", но про себя решил: поедет за сосной. Греха тут нет: сухостой ведь пропадает. Люди поймут... Отец и момент улучил, чтоб обвести Крым-Гирея, пока тот будет гулять, пировать на свадьбе...

После того покоса никак не успокоится Крым-Гирей.

Невдомек ему, отчего Поля ходила за малиной с моим отцом, отчего после познакомилась с тихим и застенчивым учителем физкультуры Петром Ивановичем Столбиковым, с радостью вышла за него замуж и уехала с глаз долой в соседнюю станицу.

Иногда по пьяной лавочке Крым-Гирей, тяжко бухая по столу волосатым кулаком, откровенничал в караулке с дружками лесничими.

- Хто есть я? Объездчик, вот хто! По старой поре, можно сказать, управляющий. Пнял?.. Ну, ну! Не шей политику, это я для красного словца ввернул. А так я сознательный, за обчество живот положу. Дубасили меня в лесу? Дубасили. А я што? Да ништо! На своем стоял и стоять буду. Спуску не дам, пнял? У меня все в этом кулаку!.. Што? Лес, балакаешь, пропиваю? А чего, и пью! - Крым-Гирей выпячивал грудь, важно надувался, как индюк. - Я каждую темную ночку башкой рискую, пнял? Их много, грабителей, а я один. Мне можно пить.

Я заслужил!.. Значит, хто я? Хозяин! А Максим хто!

Пшик, вот он хто! На кого сменяла меня Полька на сенокосе, эх! Крым-Гирей морщился, скрипел зубами. - Чего ей надо было? Денег? Пожалуйста. Цветастых платков? Какие хошь одевай. Жила у меня, как у пана, Подло предала, изменила... Вот она - бабья благодарность!.. С учителем сбежала. А он, как и Максим, дрянь человечишко, Петро Иваныч!

Не забыл о покосе Крым-Гирей, хоть и давно сошелся и живет с другой женщиной, ряболицей и угрюмой Марфой Безродной. От нее у Крым-Гирея двое детей. И у Поли, говорят, есть дети от Петра Ивановича. С чего бы, кажется, вспоминать, тормошить прошлое. Да все неймется Крым-Гирею. Знать, крепко любил он Полю. Тайно и в открытую враждует ом с моим отцом. На его стороне - власть объездчика, на стороне отца - увертливость да смекалка.

За мостком, в окружении старых верб с глубоко потрескавшейс.ч сероватой корой, проглянуло потемнелое длинное здание под дранью, похожее на барак. Это государственная караулка. На хитром месте воздвигли пост:

ни пройти, ни проехать его, Все дороги и стежки с гор сбегаются в тугой узловатый пучок: мосток на много верст вверх и вниз по реке один. Волей-неволей приходится кланяться неусыпному посту, вежливо здороваться с лесничими. Неподалеку от караулки через всю дорогу - полосатый шлагбаум. По ночам для верности его закрывают - на случай, если сторожа в веселой пирушке заколобродят или, часом, их сморит томительный поздний сон... Дорога тут вымощена булыжником, чтоб слышен был грохот проезжающих бричек. И еще два кудлатых волкодава, ростом с годовалых телят, молча сидят у порога караулки, принюхиваясь к долетающим запахам, зорко приглядываясь к движению на дороге.