Евгений Попов: Без хохм

- Вот я и говорю, что лично я своим статус-кво доволен, - с вызовом бросил Хабаров. - Я много читаю. Я читаю те книги, до которых у меня никогда бы раньше не дошли ни руки, ни глаза. Из книг я узнал, что один японский монах начинает каждый свой день с мысли о смерти. И я согласен, что мысль о том, что смерть когда-нибудь наступит, - благая мысль. Эта мысль позволяет индивидууму радоваться жизни, ее глупым мальчишеским смешным мелочам.

Гдов вспомнил, что и он был мальчиком. Гдов вспомнил, что спивающийся инженер, его родной дядя Коля, казался ему тогда клиническим старцем.

- Веришь, но я не рассчитывал, что доживу хотя бы до пятидесяти, признался он. - А поскольку не рассчитывал, то и не знаю, как жить после того, когда тебе исполнилось пятьдесят.

- Глупо и скучно, ну да я тебя развлеку, - посулил Хабаров. - Тут у меня спустило колесо на Арбате около гостиницы "Арбат", куда там я одного подвозил, из Шереметьева, кстати. И вот я это колесо меняю, а ко мне подходит мужик такой толстый, вроде тебя, в китайском "дутике" и говорит: "Ты меня узнаёшь? Я - твой бывший комсорг Иванов". А когда я сказал, что в комсомоле отродясь не состоял, то правильно назвал мою фамилию и пригласил меня на концерт симфонического оркестра, потому что он теперь служит охранником в филармонии. "Послушаешь хорошую музыку, - говорит. - А потом зайдешь ко мне на вахту, и мы вспомним ВСЕ, ЧТО БЫЛО". "Что, - говорю, БЫЛО?" Не ответил, улыбнулся, оставил мне номер телефона, да я его потерял. Не охранником, вернее, а БРИГАДИРОМ ОХРАННИКОВ. Эти слова комсорг Иванов выделил, выделяю их и я.

И я, автор, тоже их выделяю. Потому что это действительно ДВЕ БОЛЬШИЕ РАЗНИЦЫ, как теперь повторяет за одесситами вся реконструируемая страна. И вы, читатели, совершенно правы, но и я не виноват, что мои новые персонажи высказываются столь вяло и неинтересно. Верьте мне на слово, что энергии им действительно пока не занимать и что вся интрига жизни таится в подтексте. Тщательно исследуйте подтекст, но если и там ничего не найдете, то я не виноват. Я ведь старался. Я ведь все старался, старался, старался, как и любой бывший советский человек...

- Нет, ты мне все-таки объясни со своей точки, как, почему, зачем звереют люди? - наступал Гдов.

А я замечу, что оба они до сих пор были трезвые, несмотря на такие вот речи. Дело в том, что ребята за свою жизнь уже столько выпили, что теперь им было все равно...

- Правильно. Мы умеем только отвечать на вопросы, а не ставить их, отозвался Хабаров.

Тут в телевизоре появились всякие какие-то С КРЫЛЫШКАМИ ПРОКЛАДКИ, а также баба, которая скребет специальной бритвой свои стройные волосатые ноги...

- Ненавижу, мля! - выдохнул Гдов.

- Опять не прав. Ну и чего тут, спрашивается, ненавидеть, если женщина БРОЕТСЯ? - кривлялся Хабаров.

- Да я не конкретно. Я - вообще. Люблю и ненавижу, - туманно задекларировал Гдов.

Немного о Гдове что бы еще сказать? Мудак - слишком кратко. Да и несправедливо, пожалуй. Честняга - вот-вот, честняга! Честняга. Парню было семь лет, когда кончился Сталин, когда все, кто хотел, рыдали, и - десять, когда падшего тирана разоблачил ХХ съезд КПСС. Гдов честно воспринял тогда руководящее мнение тогдашней Коммунистической партии Советского Союза о том, что Сталин - говно, и в дальнейшем лишь творчески развивал этот неожиданный для всех советских людей постулат. Прибавив к Сталину сначала Ленина, Хрущева, Брежнева, а затем и всех других коммунистов, которые правили нашей страной или ошивались в ее пространстве или ареале, - Троцкого, Бухарина, Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена, Кастро, Че Гевару и даже Фронт национального освобождения Сальвадора имени тов. Фарабундо Марти, хотя сам Аугусто Фарабундо Марти (1890-1932) коммунистом, как выяснилось, никогда не был в отличие от тт. Тодора Живкова, Владислава Гомулки, Яноша Кадара, Антонина Новотного, Вальтера Ульбрихта, Николае Чаушеску, Юмжагийина Цеденбала и др. товарищей вроде Жоржа Марше, чьи имена вряд ли что-нибудь скажут подрастающему поколению, а нашему так говорят очень многое, даже если и не вдаваться в частности биографий создателя советского гестапо Дзержинского, "красного кхмера" Пол Пота или черного людоеда Бокассы.

"Впрочем, о чем это я?" - как говорили герои первых мексиканских телесериалов, просочившихся, словно веселящий газ, сквозь каверны вспучившегося тоталитарного болота, через темную торфяную бездну в дальнейшем заново сомкнувшихся диких вод. Гдов был сочинитель жизни. Вечно обо всем хлопотал, ища хорошие стороны, пузырился почище описанного болота, а потом вот чегой-то устал, зубы стесались у волка на мерзлой падали, и он теперь ограничивался лишь видами на жизнь сквозь вечно грязное лобовое стекло неухоженного личного автомобиля, пред которым неуклюже бежали по лужам прохожие, чтобы их ненароком не обрызгало снежной кашей.