Евгений Баранов - Легенды о русских писателях

Находясь на военной службе, он мог бы немного поучиться грамоте в ротной школе, но я уверен в том, что не научился: ничто в нем не говорило за то, что он был грамотен.

Пушкин только по фамилии русский, а русской крови в нем и капли одной не было: немецкая да арапская кровь была. Его отец из немцев был, а мать – арапка. Отец во дворце находился, при царе служил… Ну, служит и служит, а толку нет: кому чин повысят, кому жалованья прибавят, а его все обходят, он все в стороне.

– Что же это такое? – думает. Вот посмотрел, посмотрел: – А ну, говорит, дай-ка я выкрещусь в русскую веру. Взял да и выкрестился. А царю приятно стало:

– Это, говорит, хорошо, что ты нашу, русскую веру принял. Надо, говорит, чтобы и фамилия твоя была русская. Вот и дал ему фамилию Пушкин, а раньше у него немецкая фамилия была. Вот с той поры он и стал называться Пушкиным.

И тут ему повезло: и деньгами царь его наградил, и чином повысил. А прочих, которые тоже при царе служили, взяла досада, стала их зависть брать… Вот они и давай следить за ним: думают – человек в чем-нибудь ошибется, промашку какую сделает. И принялись подслеживать. А он и взаправду сплоховал…

И дело это произошло через арапку одну. А эта арапка при дворце находилась. Не для дела держали: какое уж от нее дело. А так – при милости, на кухне жар раздувать… Мало ли раньше этих чертей арапов, карликов держали при дворцах. И все только для одного форсу: вот, мол, какой народец у нас имеется.

Ну, эта арапка самая тоже на таком положении находилась. А этот выкрест-немчура был холостой. И зашло ему в голову насчет арапки, интерес его взял: что, мол, за народ такой – арапки. Вот он и давай крутиться вокруг арапки, давай увиваться… Принялся напевать – лишь бы голову задурить.

Ну, крутился-крутился и обставил ее…

Он думал – никто не узнает, все шито-крыто будет. А тут десять, а то и больше шпионов за ним следят. Ну, и накрыли раба Божия. Как накрыли – побежали к царю.

– Так и так: Пушкина с арапкой застали.

А царю досада…

– Это, говорит, что за самовольство такое? – и сейчас этого выкреста за бока…

Ругал, ругал… – Ишь, говорит, что выдумал! Нешто, говорит, я для того арапок завел, чтобы ты с ними разврат производил? Ежели, говорит, сошелся, обвенчайся, а не хочешь – к чортовой матери вон из дворца!

Ну, царя не ослушаешься: хочешь-не хочешь, а венчайся. Вот и обвенчался и стал жить с ней по-настоящему.

Понятно, какое уж там было житье. И в люди показаться с черной сатаной – одна срамота. И грызлись они каждый день, как собаки, и бил он ее здорово. Ну, она-то не сдавалась: живущие они, эти арапки треклятые, и злые, как черти. И она тоже огрызалась хорошо: как схватит каталку, так ему впору бежать.

Ну, однако, как плохо ни жили, а все через девять месяцев она родила. Все так и думали: обязательно она родит арапченка или девочку-арапку, а родила она белого мальчика. И все очень удивлялись.

– Значит, говорят, мужская кровь над женской кровью перевес имеет.

И царь очень доволен остался.

– Это, говорит, похвально, что мужская кровь победила. Определить, говорит, мальчика на казенный счет. Самых лучших учителей к нему приставить – профессоров.

Ну уж, конечно, и папашу не забыл: и чином наградил, и жалованья прибавил. Вот после этого выкрест этот, немчура и заблистал, а то ведь совсем заплевали человека. Вот тебе и сатана черная. Она, эта сатана, после такой срамоты ему возвышение придала.

Ну, отцу хорошо, а сыну нешто плохо? И сыну тоже хорошо было. Как он подрос, стали его учить, а царь только одно и твердит учителям:

– Учите мальчика хорошенько…

А этот мальчик вот какой был: ему только десятый год пошел, а он уж зашагал: всю профессорскую науку одолел, да еще сам стал задавать учителям задачи. Такую задачу задаст, что профессора только рот разинут. Смотрят на него, и только глазами хлоп-хлоп. И так, и сяк – ничего у них не выходит… В своих книгах ищут, ищут – ничего нет подходящего. Что тут делать? Бегут к царю жаловаться на Пушкина… Ну, не жаловаться – какая тут может быть жалоба? А так – пошли доложить насчет учения Пушкина. Вот приходят и говорят:

– Пушкина, говорят, больше нечему учить, он всю нашу науку превзошел.

Царь и удивляется.

– Как же это, говорит, так? Ведь он еще мальчик.

А профессора говорят:

– Это действительно верно, что он мальчик, а только по уму он и большого превышает. У него, говорят, такой талан. Он, говорят, от природы такой умный.

– А-а, – говорит царь, – это дело другого рода, это особая статья, Ну, говорит, ежели он от природы такой, так и отступитесь от него. Пусть, говорит, он один до всего доходит. А то, говорит, вы еще испортите его, разобьете его мысли.