сборник Array - В исключительных обстоятельствах 1988

«Читал, когда-то – бандеровцы вот так же... Докрутился — обогатился... Прикончат тут сейчас, и никто не узнает, куда делся». — Сергею припомнились объявления в краевой газете под рубриками «Ушёл и не вернулся» и «Следователь просит помочь», где сообщалось о странных для обывательского понятия случаях — пропаже не вещей, а живых, взрослых людей.Приоткрой ему кислород, — услышал он такой спокойный голос Ивана Ивановича, как будто задушить человека для него вроде обычной работы в третью смену, только-то и неудобств, что в ночную, а так — ничего чрезвычайного. Обидно до слёз было ещё и оттого, что Сергей уже доверился этому человеку, его словам и доброму, обаятельному голосу. Он ошибся и на этот раз, поверив в участие и дружеское расположение. И вот его хладнокровно душат за несколько золотых побрякушек...

- Сейчас, Костя, или как там тебя... делай выбор: жить с нами в мире и дружбе, и тогда будет тебе, всеми гонимому, исстрадавшемуся в одиночестве, наша поддержка и забота. Тут тебе придётся честно отдавать половинку доли с каждого... ну, назовём его так — мероприятия. Кому отдавать? Отвечу. Это у нас вроде кассы взаимопомощи. Ну, знаешь, как в дамских коллективах у совслужей собираются с каждой зарплаты на «чёрную кассу»? Например, откинулся чёрт от «хозяина» — надо его поставить на крыло. Чтоб не сесть — надо «давать», а кто залетел — тоже помочь надо, на «зоне» без денег — одна уха хозяйская. Вот и получается, тебе на одного половинка, а им, бедолагам, столько же, но на всю шатию. Что ж тут несправедливого? Вот и тебя надо прилатать как лорда и отправить на твою Украину на собственных колёсах! Верно, Ян?

Прямо над ухом, за спиной угукнул Ян, будто стукнули по пустой бочке. Ему уже надоел «базар-вокзал» Хоря, то бишь Ивана.

«И чего он заходит с севера? Прижать маненько, рыжуху — на бочку, и спина об спину — кто дальше! Никуда этот фраерок жалкий не денется, с каждого дела — в зубах принесёт. Сразу видно: из козлов, говорит же, что сержантом был...»

— Но если откажешься работать с половинки, — продолжал Иван Иванович, — Ян затянет удавку, и ты тихо, без звука отойдёшь... А через пару минут мы сбросим труп в эту могилу. Редкий случай: видеть свою могилу, а? Она чуток глубже, чем все. Притопчем землицей, и ты — исчез! Потому что завтра в эту могилу спустят гроб с нормальным покойником. И поставят памятник тому, кто сверху. А от тебя ничего не останется на земле... И тебя никогда не найдут. Кому придёт в голову потрошить кладбище? Здесь не Сицилия, у нас мафии нет! Ну так что, а?

Иван Иванович ждал ответа, но в тишине были различимы только всхлипывания и хрипы.

- Ну, что скажешь? — не выдержал молчанку Ян.

- Отпустите... — взглотнул слезами и завыл, не разжимая губ, по-бабьи, Сергей. — Заберите даром золото... Я вас не знаю, вы меня... Отпустите, зачем вы так?..

Придя в сознание, он не мог поверить в реальность происходящего. Что вот так, запросто, эти с виду нормальные и вроде даже интеллигентные люди без суеты и эмоций лишат его жизни. Ни за что ни про что, ведь он их и знает-то всего лишь час. И нет на них управы. Ни от Бога, ни от милиции. В Бога они не верят, а милиции в тёмных закоулках нет. Да какая ему защита от милиции, если он и на светлых-то улицах при встрече с милиционером переходил на другую сторону...

Как в страшном, душном сне, он жаждал одного — поскорее избавиться от этого кошмара, но отупляющая боль в суставах рук возвращала его к действительности...

- Отпустите...

- Этот «скачошник» [1] «Скачошник» – вор-домушник, совершающий кражи без подготовки ничего не понял, Иваныч! Или косит под дурака, или «челюскинцем» работать хочет — «один на льдине», без никого! — разозлился Ян.

- Ну тогда кончай его. Милиция нам только спасибо скажет за активную борьбу с преступниками, — услышал Сергей спокойный приговор, и тотчас перед глазами у него пошли круги — удавка врезалась в сонные артерии, и сознание, ярко вспыхнув двумя-тремя картинами, покинуло его...

В эти последние доли секунды он представил, как его посеревшее тело шмякается в холодный провал в земле, а эти двое делают спокойно то, для чего его выманили из машины, — облегчаются тут же, садятся в машину, не помыв рук, и уезжают, как будто в мире ничего не произошло... Он ещё успел увидеть всегда выбеленную до боли в глазах родную саманную хатку, утопающую в бело-розовом облаке цветущих вишен-склянок... Увидел себя бравым сержантом — вся грудь в значках — и маманю, провожавшую его до самого шляха, на попутку, в далёкую дорогу, на Дальний Восток. Она то машет белой хусткой, то ею же смахивает слёзы с впалых, коричневых щёк, словно чует материнское сердце: не встретиться им больше... И, наконец, увидел Ленку, прилипшую к нему скользким, в синтетике, телом в полумраке гадючника-ресторана «Утёс»... С неё, кажется, всё и началось...