Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

- Нормально! - ответил я. - И чем дальше гляжу, тем больше понимаю: нормально! Недавно тут поругались мы с ней, так и дочка, и даже щенок к ней ушли. Что-то в ней есть! - усмехнулся я.

- Вообще она неплохой человек, - снимая табачинку с мокрого языка, кивнул Дзыня.

- А... с Аллой Викторовной у тебя как? - спросил я.

- Никак.

- Ясно. А у тебя как с Дийкой? - Я повернулся к Лехе.

Леха не отвечал.

- А в больнице как у тебя? - перескочил на более легкую тему Дзыня.

- Нормально! - ответил я. - Говорят, что, когда с операции меня везли, я руки вверх вздымал и кричал: "Благодарю! Благодарю!"

- Да-а. Только могила тебя исправит! - язвительно улыбнулся Дзыня.

И вскоре снова началась напряженка: спички кончились и остыла печка.

- Неужели нельзя было сохранить последнюю спичку?! - тряся перед личиком ладошками, выкрикивал Дзыня.

- Слушай... надоел ты мне со своими претензиями! - окаменев, выговорил Алексей.

Дзыня плюхнулся на пол террасы, долго ползал, ковыряясь в щелях, и наконец вытащил спичку, обмотанную измазанной ваткой, - какая-то дама красила ею ресницы и бросила.

Дзыня тщательно осмотрел спичку, чиркнул, понес огонек к лицу. Леха стоял все такой же обиженный, отвернувшись. Я дунул, спичка погасла.

Мы все трое обалдели, потом начали хохотать. Мы хохотали минут десять, потом обессиленно вздохнули, словно вынырнув из-под воды.

- Ну, все! - произнес я коронную фразу. - Глубокий, освежающий сон!

- Эй! - закричал Дзыня, вышедший во двор. - Вы, дураки! Давайте сюда!

По темному небу катился свет - северное сияние! - словно какой-то прожектор достиг бесконечности и блуждал там.

- А не цветное почему? - обиделся Леха.

- Тебе сразу уж и цветное! - ответил я.

Ночью погасшая было печь неожиданно раскочегарилась сама собой трещала, лучилась сквозь щели и конфорки. Мы молча лежали в темноте, глядя, как розовые волны бежали по потолку.

АВТОРА!

Утром уборщица стирала со стекол касс отпечатки потных лбов, пальцев и губ. Человек (именуемый в дальнейшем - автор) вышел из холла аэропорта и увидел студийную машину.

... В ущельях, как сгущенка, был налит туман. Когда машина въехала в белое летящее облако, автор вздрогнул. Они ехали в тумане долго, потом туман стал наливаться алым и далеко внизу, на неразличимой границе воды и неба, появилась багровая горбушка, стала вытягиваться, утоньшаясь в середине, как капля, разделяющаяся на две. И вот верхняя половина оторвалась, стала круглой, прояснилась рябая поверхность моря, стало далеко видно и сразу же очень жарко.

С левой стороны шоссе показались окраины южного городка: темные окна, закрытые металлической сеткой, особый южный сор на асфальте, пышная метла с мелко торчащими листиками.

С болью и наслаждением разгибаясь, автор вылез из машины. Из гостиницы вышел директор картины, деловито потряс ему руку и усадил обратно. Они поехали назад - среди зарослей ядовитой амброзии, мимо теннисного корта на крутом склоне...

Автор вообще-то был человеком бывалым, объехал множество концов, вел довольно разудалую жизнь, но почему-то до сих пор робел перед такими людьми, как директор, и всегда, сжавшись, думал, что у них, конечно же, более важные дела, чем у него, хотя, казалось бы, единственным делом директора было обеспечить съемки фильма по его сценарию, но это только на первый взгляд.

- Скреперов нет, бульдозеров нет! - яростно говорил с переднего сиденья директор.

"Но у меня же в сценарии нет никаких бульдозеров", - думал автор.

- В общем, жизнь, как говорится, врагу своему не пожалею! - сказал директор.

"Где это так говорится?" - в смятении подумал автор.

Директор продолжал жаловаться сиплым своим голосом, причем ясно чувствовалось, что всякий там сюжет, художественные особенности и прочую чушь он считал лишь жалким приложением к его, директоровым, важным делам.

По крутому асфальтовому спуску они съехали на грохочущие камни, потом на съемочную площадку.

Тонваген и лихтваген стояли в лопухах. Высоко торчал съемочный кран, и люди в майках закладывали в него тяжелые ржавые противовесы. Вся остальная группа недвижно лежала в лопухах.

Автор поначалу не решился спросить, в чем дело, боясь опозориться, но, когда прошло часа два, он сел на корточки у распростертого оператора.

- Встанем?

- А зачем? - не открывая глаз, ответил оператор. - В столовой мы уже были... В море мы уже купались...

- А... снимать? - сказал автор, на середине слова уже чувствуя, что говорит глупость.

- Может, ты умеешь без солнца? Давай! - сказал оператор, открывая глаза.