Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

Рядом с консолью на стене была присобачена маленькая табличка с ржаво-красной схемой пользования шлангом в случае чего, а под ней была надпись: "Ответственный за пожарную безопасность - начальник вокзала Каюкин Х. Ф.".

Вот, собственно, и все. Но и этого было достаточно. Я почуял, что Всевышний, который не в силах уже ничего сделать против грубой, бессмысленной силы, захватившей мир, тихо стоит рядом со мной и усмехается.

... Я вдруг ясно представил себе свой последний час. Не дай Бог знать этот год и месяц - нет ничего страшней этого знания... Но - час? Думаю, что в нынешней нашей жизни и он не принесет нам ничего необычного!

... Я выныриваю из океана боли - хоть за что-то, как за ветку над пропастью, зацепиться!.. Вот - за дребезжание тележки со шприцами, которую пожилая неуклюжая сестра ввозит в палату. Я слежу за ее долгими, но бесполезными приготовлениями и вдруг с надеждой - наверное, с последней надеждой! - выговариваю:

- Скажите... а как ваша фамилия? Она с недоумением смотрит на меня: и этот - еще жаловаться?

- Пантелеюшкина... А что? - произносит она. И я улыбаюсь.

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Ноу-хау

Лучшее время вахты - с ночи на рассвет, потому как в эти часы, чтобы не заснуть, разрешается ловить рыбу. Свесив с борта голову, я смотрю, как на прозрачной глубине тычется в наживку бычок, развевая бурые перья, абсолютно знакомый, словно приплывший сюда за нами.

Заглядевшись на него, я даже на минуту забываю, что яхта наша стоит на рейде Канн. Вот город, о котором мечтают, наверное, все - в эти часы еще тихий, пустой. Ряды яхт вдоль набережной, знаменитые белые отели, зеленые пальмы.

Я счастливо вздыхаю. И вспоминаю, как это плавание началось.

... Мы выплыли из Ковша, вышли на Галерный фарватер. Будто весь дым из труб уселся на воду, даже Кронштадтский купол, сияющий всегда, растворился.

Мы высадились в форте, разложили снедь на бетонном круге, оставшемся от поворотной платформы пушки.

Высочанский, наш любимый гость, нежно радовался тому, что все тьфу-тьфу-тьфу - по-человечески. Он бодро вскарабкался на крепость и, оглядывая оттуда простор, всячески вдыхал полной грудью, внушая и нам: вот это жизнь! Вот это красота! Может, хватит вам уродоваться в ваших железных душегубках, пора зажить по-настоящему!

Спустился он вовсе умиротворенный. Ласково выпил...

- Ладно уж! - Он с веселым отчаянием махнул рукой. - Пока не имею права вам говорить, но по старой дружбе: на октябрь утверждена регата, и ваша "Венера" - в реестре!

Он эффектно откинулся, огляделся. Все тихо молчали. Конечно, нам полагалось ошалеть, но только я вяло выкрикнул: "Неужели?" - остальные не реагировали.

- Ладно уж! - окончательно расщедрившись, добавил гость. - От вас, старых пьяниц, не скроешь: регату эту организуют крупнейшие винные фирмы Европы. Как это вам?

Все молчали еще более тупо.

- Только сомневаюсь, - вдруг Гурьич прохрипел, - что нам хоть стакан нальют, если у нас не будет самых свежих военных тайн. Какой смысл?

- Вы плохо думаете о наших партнерах! - воскликнул Высочанский.

Уже укупоренная подводная лодка, стоящая на кильблоках, - не самое лучшее место на свете. Нагнешься к слабо сипящему под ногами шлангу, всосешь чего-то теплого, пахнущего резиной, - и живи!

Но особенно тяжко, если лето и жара, и стоит едкий дым от сварки, а еще лучше - от резки металла, желательно - покрашенного! Стоишь, размазывая грязные слезы, и что-то пытаешься еще понять в едком дыму.

Высочанский, приехавший, чтобы устроить красивое отпевание, был поражен - что тут, напротив, кипит такая жизнь! Работяги, теснясь в гальюне, прожигая искрами собственные штаны, вырезали из железного пола литой унитаз. Зачем? В знак протеста? В подарок гостю? Высочанский плакал вместе со всеми, но явно не понимал, почему.

... Унитаз - вообще один из самых коварных агрегатов на лодке. Чуть задумаешься, недосмотришь за шкалами, не довыровняешь давление - и даст золотой фонтан, и ты выйдешь из места уединения весь, с ног до головы, в говне. И, что греха таить, такие казусы с нашим гостем происходили. Но сейчас назревало что-то другое.

Дышать становилось невозможно, концентрированные слезы буквально прожигали кожу. Высочанский не хотел выглядеть дураком, но и понять что-либо не мог... И тут наши пролетарии поднапряглись и низвергли с грохотом трон, как в семнадцатом, прямо к ногам отскочившего Высочанского. Зазубренный край железа хрипел и сипел, огненные пузыри медленно угасали, синели, слепли, словно глаза повергнутого дракона. Все повернулись и, едко кашляя, потянулись на выход. Никто ничего не объяснял.