Елена Попова - Большое путешествие Малышки

Много раз Малышка проходила мимо таинственной двери, много раз пыталась разузнать что-нибудь о Музее у самых разных людей, начиная от артистов и кончая билетерами, но все они так и не сказали ей ничего определенного. Большинство действительно ничего не знали, ну а те, кто что-то знал или догадывался - это тоже чувствовала Малышка, - отводили глаза и делали вид, что не понимают вопроса.

Однажды Малышке повезло. Совсем недалеко от Музея, в фойе верхнего яруса, она встретила Екатерину Петровну, громыхавшую допотопным эмалированным чайником. Вместо того, чтобы обрадоваться Малышке и сказать ей по своему обыкновению: "Ну как ты там? Жива?", Екатерина Петровна сделала вид, что ее не заметила, и постаралась как можно быстрее прошмыгнуть мимо. Это показалось Малышке подозрительным. Она стала все чаще и чаще, по несколько раз на день, тихо проскальзывать на верхний ярус и, прячась на балконе, следить за дверью Музея...

...И через несколько дней, скорее к вечеру, где-то за час до очередного спектакля, жестяная дверь дрогнула и медленно, неторопливо отворилась, да так и замерла чуть приотворенной. Потом из нее выскочил не похожий на себя, всклокоченный Директор с громадной шишкой на лбу и с тихим, сдавленным воем побежал к лестнице. Следом за ним выбежала Екатерина Петровна, а затем уже показался Шнип-большой, администратор (не путать со Шнипом-маленьким, зам. директора), худенький, мозглявый старикашка, ростом с двенадцатилетнего мальчика, который с самым невозмутимым, а скорее даже каким-то удовлетворенным видом направился в противоположную сторону. Фойе верхнего яруса опять опустело, но из Музея отчетливо доносились чьи-то голоса. Малышка вышла из своего укрытия, на цыпочках подошла к двери и прислушалась... Голоса были агрессивны, но слова звучали совершенно неразборчиво, через щель в двери ничего не было видно. Малышка толкнула дверь... и вошла.

В большой комнате, заставленной, как и положено Музею, стеклянными витринами и стеллажами, был полумрак. В глубине, на невысоком, покрытом бордовым бархатом подиуме, в кресле сидел старик с лицом лошади и ругался разными голосами. Делал он это так искусно, что действительно издали можно было решить, что все это совершает не один человек, а целая группа. Потом он швырял предметы. Вокруг на полу валялись какие-то коробки, бутылка из-под пива, недоеденный бутерброд с сыром и мужской ботинок. Малышка сделала несколько шагов навстречу. Старик увидел ее, очередное ругательство застряло у него в горле, он поперхнулся и на какой-то момент замолк и только смотрел на Малышку маленькими, любопытными, белесыми глазами.

- Ты... кто? - спросил наконец старик, когда первый момент замешательства прошел.

- Разве мы с вами на "ты"? - сказала Малышка. И добавила: - Так ведь сказал вам Станиславский, когда вы с ним пили чай? Разве мы с вами на "ты"?

Знала, знала Малышка, кто перед ней! Перед ней был - Сам! Живой и невредимый! Живее всех живых! Разве что здорово постаревший в сравнении со своими парадными портретами.

- Много ты знаешь про Станиславского! - заносчиво сказал Сам и, скосив глаза, глянул на бутерброд с сыром. - Подай-ка мне этого мерзавца!

Малышка отряхнула с бутерброда пыль и подала старику. Тот неторопливо его доел. В это время вернулась Екатерина Петровна. Увидев Малышку, она очень перепугалась, так, что не могла и слова сказать.

- Кто она? - спросил Сам, ткнув в Малышку длинный, желтый коготь.

- Девочка... - сказала Екатерина Петровна. - Из литчасти...

Сам очень расстроился.

- Сколько времени прошло! - сказал он дрогнувшим от расстройства голосом. - Сколько таких надо поставить одна на другую?

- Зачем? - сказала Малышка. - Зачем на меня кого-то ставить?

- Не думай об этом, - сказала Екатерина Петровна, надевая ему на ногу сброшенный ботинок. - Иди, иди отсюда, - сказала она Малышке. - И чтоб ни слова, если хочешь остаться в Театре.

- Пусть она приходит! - сказал Сам капризно.

- Будут возражения, - заметила Екатерина Петровна.

- Плевать мне на них! - он опять сбросил ботинок, запустил его в противоположный угол и стал выкрикивать разными голосами: - Плевать! Плевать! Плевать! - а потом и другие слова. Похуже.

- Когда? - спросила Малышка. - Когда мне прийти?

- В шесть, - сказал Сам.

- Вечера? - переспросила Малышка.

- Почему вечера? Конечно, утра!

Чтобы не опоздать, Малышка осталась ночевать в литчасти. Из старого дивана выпирали пружины и кололи ей бока, поэтому спала она очень плохо, но без нескольких минут шесть она уже поднималась наверх. По фойе перед Музеем быстро бегал Сам и что-то насвистывал. Был он в прекрасном расположении духа.