Рассеяв передовых с плота, опрокинув их в воду живых и раненых, князь Серебряный выскочил на другой, на котором был сам Жегота. Его товарищи отстреливались метко и отважно, сам он, как волк, окруженный охотниками, отгрызался, не робея. Но все уступило мечу Серебряного.
– Сдайся! – кричал он атаману, – или погибель твоя неизбежна… Сдайся!
– Я тебе сдам свинцовый злот! – отвечал с злобной усмешкою Жегота, прицелил и пуля засвистела – но она пробила только рукав князя…
– Убирайся же к черту! – вскричал он и со всего размаху ударил Жеготу в грудь саблею…
Разбойник зашатался, упал, – и, падая, увлек с собою князя; как змея, обвил его руками, задушая огромным своим телом, и погруз вместе с ним на дно. Кто видел последнюю борьбу двух противников; кто слышал последний стон князя в жару и в дыму схватки, при неверном сиянии огней?
Как раскаленный шар вставало солнце в тумане. Останки недавней битвы разбросаны были по берегам; окровавленные бревна тихо вращались в заводях или, увязнув, стояли между каменьев; на иных дымились еще трупы от пыжей, тлеющих в одежде. Через реку плавили захваченных коней панцерников, из которых весьма немногие избежали побоища. На русской стороне делили добычу.
Но все тихо и мрачно было под самыми стенами замка, хотя множество народа было собравшись там, и самые башни, казалось, нахмурясь, взирали с холма высокого: стрельцы откачивали утопшего своего голову.
– Боже милосердный! – восклицал Агарев, возводя к небу очи, полные слезами, – неужели ему на роду написано погибнуть такою смертию! Бедный, добрый друг, – для того ли она выпустила тебя из когтей своих – чтоб похитить после удачи… О, я бы поставил Спасу свечу в его рост, если б он воротился в живые – дал бы бочку вина тому, кто мне скажет, что он очнулся.
– Очнулся, очнулся! – закричали многие.
И в самом деле князь Серебряный вздохнул, открыл очи и, будто пробудясь от страшного сна, озирался кругом боязливо; ручьями текла вода по бледному челу его – Агарев кинулся обнимать спасенного.
– Слава Богу на небе – ты опять наш, милый князь, да и можно ль умирать после такой победы? Уже и дрались молодецки – особенно ты, орел орлович, то-то запируем теперь!
Так восклицал Агарев, мешая несвязно приветы с поздравлениями… Зеленский, как сумасшедший, прыгал от радости – стрельцы толпились, чтоб увериться в отрадной вести. Один только князь не делил общего восторга – он будто припоминал что-то – чего-то искал в мыслях своих… ему казалось, будто по выстреле Жеготы пронзительный стон оледенил его сердце – будто он родился, как из лона воды, но был знаком ему – и этот-то ужасающий стон ослабил удар, ниспавший на грудь разбойника; но где, но как, но кем произнесен был он – в том отказывала его память.
– Где она? – наконец вскричал князь нетерпеливо. Все молчали.
– Где она, где? – повторил он, и страх изобразился на лице: видно было, что он еще более боялся, чем желал ответа, угадывая его на померкших лицах окружающих. Сверхъестественные силы влились в него, он поднялся на ноги, ступил несколько шагов, пытая взорами окрестность, – перед ним лежала раненая Варвара!!
В головах ее стоял рыболов, опершись на весло, и плакал. Священник, совершив обряд причащения, перевязывал рану – пуля пробила ей навылет грудь, выше сердца. Лицо ее было бледно, как снег, однако ж покойно… Волосы струились по плечам.
Она уже не могла говорить – но, радостно улыбаясь при виде князя, она захватила немного земли рукою, бросила ее на сердце и подняла очи к небу – две слезы выкатились из них – чело ее просияло неземным блаженством…
– Бесценная Варвара! – воскликнул князь, упадая к ногам ее, – хоть одно слово, хоть один взор еще…
Все плакали навзрыд – чужие, незнакомые проливали слезы – каково ж было тогда сердцу, ее любившему? Князь не мог плакать, не мог стенать – отчаяние его было выше выражений смертных. Он только восклицал: «Варвара!» – но к ней не долетал уже призыв жизни – Варвара Васильчикова уже не существовала.
Дата создания: 1831, опубл.: Сын отечества, 1831, N 7 – 16.
Взору всякого (лат.)
Достаточно красноречия, мало мудрости (лат.)
Если неправда, то складно (ит.).
верьте опытности
возлюбленный друг мой (ит.)