Николай Каронин-Петропавловский - Путешествия мужиков

Съ начала весны и въ продолженіе всего лѣта чистая публика, какъ извѣстно, усиленно гоняется за призракомъ природы, ошибочно разъискивая ее тамъ, гдѣ ея или вовсе нѣтъ, или очень мало, — въ виноградѣ и кумысѣ, на морѣ и въ степяхъ, на минеральныхъ водахъ и на дачахъ. Ѣздятъ, конечно, немощные, ради возстановленія силъ, отнятыхъ затхлою жизнью по конторамъ и присутствіямъ, но всего больше ѣздятъ совершенно здоровые, ѣздятъ въ надеждѣ гдѣ-нибудь развѣять часть силъ, которую некуда дѣвать и которая только душитъ культурнаго человѣка. Для такого сорта публики не нужны собственно даже и призраки природы; все дѣло въ томъ, чтобы найти такое мѣсто, гдѣ можно побольше освободить бездѣйствующихъ силъ, выпустить лишнюю кровь, выбросить ненужныя идеи, только тревожащія совѣсть, — словомъ, продѣлать то, что называется «отдохнуть, развлечься». Благодаря этому призраки природы сами по себѣ не удовлетворяютъ культурнаго человѣка; онъ ихъ требуетъ съ нѣкоторыми острыми приправами, — кумысъ съ музыкой и ужинами, минеральныя воды съ интрижками, море и виноградъ съ провожатыми татарами и пр.

Одновременно съ этимъ движеніемъ совершается, какъ извѣстно, и другое, болѣе могучее и оригинальное. Изъ всѣхъ губерній, въ которыхъ мужики по деревнямъ сидятъ въ проголодь, съ начала весны, почти сейчасъ послѣ ледохода, устремляются потоки проголодавшагося за зиму населенія въ низовьямъ Волги и на Донъ, въ южныя степи и къ уральскимъ казакамъ, къ началу полевыхъ работъ потоки эти превращаются въ цѣлыя рѣки, направляющіяся съ сѣвера на югъ. Но, какъ культурная среда тщетно гоняется за призраками природы, отыскивая отдыхъ и развлеченія, такъ же тщетно и мужики шляются по чужимъ мѣстамъ, въ поискахъ за копѣйкой и кормомъ. Ни копѣйки, ни корма не удается имъ поймать, сколько бы тысячъ верстъ ни отмахали они.

Если бы ту сумму труда и здоровья, которая растрачивается на поиски хлѣба за тридевять земель, возможно было вычислить, то получилось бы нѣчто ужасающее. И это ежегодно повторяется, изъ года въ годъ сотни тысячъ народа бросаютъ свои мѣста, свои семьи и дома, свою работу и поля и путешествуютъ въ далекія страны съ смутною надеждой вывезти оттуда денегъ. Какая чудовищная трата энергіи и какая трогательная вѣра въ несуществующія вещи!

Впрочемъ, за зиму мужики по нѣкоторымъ мѣстамъ такъ отощаютъ и на большинство отощавшихъ нападетъ такая скука, что съ наступленіемъ весны они по необходимости должны броситься куда глаза глядятъ, лишь бы впереди былъ хоть какой-нибудь призракъ поправки. Въ это время на главныхъ путяхъ сообщенія является такое скопленіе пассажировъ, что начальство желѣзныхъ дорогъ приходитъ въ отчаяніе, пароходы набиваютъ мужиковъ куда попался и все-таки на главныхъ пристаняхъ и станціяхъ по недѣлѣ ждутъ очереди. По большей части мужики на желѣзныхъ дорогахъ ждутъ вагоновъ четвертаго класса, а на пароходахъ выбираютъ такія компаніи, которыя склонны понижать тарифъ по мѣрѣ торговли: мужики торгуются вездѣ съ пароходчиками до послѣдней крайности. Часто бываетъ, что торгующіяся стороны не сходятся въ цѣнѣ; отъ этого скопленіе еще болѣе увеличивается. Толпы плохо одѣтыхъ и тощихъ людей по цѣлымъ днямъ сидятъ и лежатъ гдѣ-нибудь на мостовой, дожидаясь четвертаго класса вагоновъ или дешевыхъ пароходовъ, и когда, наконецъ, та или другая «машина» ихъ возьметъ, они набиваются всюду, гдѣ только есть пространство, — на лавкахъ и подъ лавками, возлѣ паровика и кухни, среди кулей товара и на самыхъ куляхъ, на дровахъ и даже подъ дровами.

Такъ было на томъ камскомъ пароходѣ, на которомъ мнѣ пришлось ѣхать. Изъ рубки нельзя было часто вовсе пройти, потому что весь полъ палубы и всѣ щели ея заняты были людьми; еще днемъ можно было шагать среди рукъ, головъ, ногъ и другихъ членовъ человѣческаго тѣла, но лишь только наступали сумерки, боязно было даже и подумать пробраться по этой живой кучѣ дѣтей, женщинъ, мужиковъ. Оффиціянтъ, пробирающійся отъ буфета во второй и первый классы съ чайнымъ приборомъ, долженъ былъ употреблять неимовѣрную ловкость и рѣшительность, чтобы не повалиться среди живой кучи, при этомъ онъ, конечно, не думалъ, что, шагая, онъ то и дѣло наступаетъ на что-то мягкое; исключительная его забота состояла въ томъ, чтобы самому не упасть съ солянкой или съ гурьевскою кашей въ середину живого мяса.

О хорошемъ обращеніи съ «четвертымъ классомъ» никто никогда не думаетъ. Дрова бережно складываются на свое мѣсто; кули съ воблой, съ изюмомъ или съ овсомъ никогда зря не валяются; по крайней мѣрѣ, у каждаго куля есть свое мѣсто, съ котораго никто не имѣетъ права столкнуть его. Но четвертый классъ не имѣетъ ни мѣста, ни права на него, и на палубѣ онъ только терпимъ — не болѣе. Тотъ же самый оффиціантъ, пробирающійся среди груды спящихъ и бодрствующихъ, отъ времени до времени раздвигаетъ ногой мѣшающія тѣла и въ отчаяніи кричитъ: