- А из сегодняшнего дня - какой, по-вашему, был основной мотив отказа пойти за вами, за учителем?
- "Современник" - был уже их театр. И поэтому, сейчас я это понял, они не могли уйти. Вы говорите: "Я увел артистов с собой". Я никого не уводил. Это потом поодиночке некоторые перешли.
- После раздела МХАТа на мужской и женский с Татьяной Васильевной Дорониной вы здороваетесь?
- Здороваемся.
- Вы замирились?
- А мы никогда и не ссорились. Даю слово. Всегда здоровались.
- Но это вам не помешало разделить МХАТ.
- Это совсем другое дело. В гости не ходим друг к другу. И романа тоже не было.
- Заметьте, не я вас это спросила. А вы могли бы, как Станиславский, от своего имущества отказаться в пользу МХАТа?
- Станиславский деньги разумно давал. Он, например, ехал в Париж, через месяц возвращался и свою золототкацкую фабрику пере- (сейчас это модное слово) перепрофилировал и стал производить кабель. Вот фабрика на Таганке "Москабель" - это все Станиславский. Вы спрашиваете: "Отдам ли?" Ну, Господи, наверное, отдам в конце концов, если это будет так необходимо.
- На протяжении многих лет МХАТ гордился своими традициями, еще были живы те, кто работал с Станиславским. Теперь их нет? Скажите, что сейчас является стержнем МХАТа?
- Вы почитайте о взаимоотношениях Станиславского и Немировича-Данченко. И там Станиславский уже в какие-то годы это поколение не очень принимал. Я имею в виду то поколение, которое ушло. Осталась одна Степанова (Ангелина Степанова уйдет из жизни за неделю до смерти Ефремова - М.Р.). Станиславский очень чувствовал и понимал людей. Как мне рассказывали, он собрал артистов в портретном фойе и призвал чуть ли не со слезами на глазах: "Клянитесь продолжать именно это искусство". А они посмеиваются, ну, мол, старик уже совсем... Вот я и хочу, чтобы этот стержень возник бы.
- Значит, его нет?
- Ну он есть. Но это не стержень, а что-то другое - знакомое, ясное, но, ей-богу, не развиваемое. Понимаете?
- Понимаю. Так же, как и понимаю, что МХАТ сейчас находится в сложном положении. Это закономерный тупик?
- Да вы знаете, этот сезон показал, что не тупик. Пять премьер выпустили.
- А почему вы, Олег Николаевич, решили ставить сейчас "Сирано де Бержерака"?
- Это вещь о какой-то идеальной любви и какой-то идеальной, к какой надо стремиться, жизни.
- С годами меняется представление о любви?
- Меняется. Это не внешность, в конце концов.
- Но вы-то как раз ставите про урода Сирано и красавицу Роксану.
(Пауза.)
- Это какая-то... поверьте... у меня для ответов нет домашних заготовок. Роксана - это женская сущность, которая состоит из смеси секса и тонких ощущений. "Могла ли полюбить урода?" "Да, да, урода, если душа..."
- Не знаю, что сказать.
- Вот и я не знаю. "Сирано" должен быть эмоциональным спектаклем. Будет начинаться с пролога: современная кухонька, сидит в трусах парнишка, кофе пьет, курит, пишет. К нему жена в неглиже. "Да подожди ты, я еще зубы не чистил". Вот идет такая сцена, где мне надо зарядить комплексы Сирано. Дальше надо играть.
- Это говорит о том, что у вас какой-то новый период в жизни?
- В смысле любви? Сейчас нет.
- Жаль.
- Жаль. Мне тоже. Но, может, еще подождите... Вот я, может, как-то немножечко пристроюсь со здоровьем. И тогда, ей-богу, появится сразу.
Снова вставил трубочки в нос. Подышал.
- Вам трудно ходить без аппарата?
- Выходить мне трудно. Вот меня привозят в театр, я сажусь и репетирую.
- Мне кажется, ваше детское прозвище - Лисья мордочка - очень точно. Мы сколько беседуем, но вы очень хитро избежали ответов на некоторые вопросы. Вы меня хорошо отрежиссировали - то сигаретка, то аппарат...
- Ну я не знаю, давайте еще раз попробуем. Вы думаете, я хитрый?
- О чем в жизни жалеете?
- Да ни о чем.
- Так не бывает.
- Сейчас не хочется в этом копаться. Нужно определенное самочувствие, а я читать сейчас не могу. Понимаете? Когда все время задыхаюсь - это... Я воспринимаю себя ужасно. Такой беспомощный, то есть надежда все время куда-то убегает. Вообще утром мне, чтобы встать, надо несколько часов потратить. Но не жалуюсь, а просто вы спросили.
- Недавно в мемуарах драматурга Ионеско я прочла, как он ругал себя, что вся его творческая энергия направлена, извините, на прямую кишку. Он описывал, и достаточно иронично, свой поход к сортиру...
- А мне как дойти до него... (Смеется.) Я даже и читать не могу.
- А что, операция, которую вам делали в Париже...
- Да никакой операции не было. Отрабатывали терапию. Сказали, что, может быть, если сделать операцию, легкие интенсивнее работать будут. Тань, можешь ты забрать эту чертову пепельницу?!
Читать дальше