Виталий Рапопорт - Ирландский чай на опохмелку

-- Все завтра, да завтра.

-- Эй, юноша, имей уважение к сединам. Мне надо посмотреть цифирь, приготовиться. А то ты меня раскритикуешь с высоты своего американского всезнайства.

-- Вот уж не по адресу! Но молчу, молчу. Хочешь развлеку перед отходом в койку? Вчера я смотрел по ящику программу про Поля Робсона. Фантастические детали, вряд ли ты с ними знаком.

-- Я про него ничего не знаю. Только помню, как в детстве разинув рот слушал его пение по радио, по-русски на американский манер: Польюшко-полье, едут да по полью гэрои, Красной Армии гэрои...

-- Робсон был женат на еврейке и дружил с поэтом Ициком Фефером. Году в сорок девятом или пятидесятом приезжает он в Москву, а Фефера нигде нет. Где мой друг Ицик Фефер, пристает Робсон к своим московским хозяевам. Те мнутся, он настаивает. В один прекрасный день Фефера с Лубянки приводят к Робсону в гостиницу, благо рядом. Фефер сразу показывает знаками, что номер прослушивается, что сам он за решеткой, но про это нужно молчать, а то секир башка. Что делает Поль Робсон? Во время концерта он на бис поет на идиш песню варшавского гетто.

-- Эту какую же песню?

-- Они там назвали, я тебе могу напеть, разумеется без слов: Там-та-рам-тарам-тарам-тарам-тарам там-тарам-тарам-тарм-тарам-тарам.

-- Господи это, это же известная советская казачья песня: Встань, казачка молодая, у плетня, проводи меня до солнышка в поход...

-- Странно.

-- Что странно?

-- В Америке казаки обычно ассоциируются с еврейскими погромами, это тебе любой выходец из Восточной Европы скажет. Зачем героям гетто петь казачью песню?

-- Большинство популярных советских песен тех лет написаны евреями и опирались на еврейские народные мелодии, название давали такое, какое требовалось заказчику. Эту, помнится, сочинили братья Покрасс.

-- Понятно. Еще одна деталь. Как ты думаешь, что сделал Робсон по возвращении в Штаты? Заявил, что американские негры никогда не подымут оружия против Советского Союза.

-- Что тебе сказать? Загадочная негритянская душа.

ЧЕТЫРЕ

-- Ты мог подумать, что в результате порывистого поступка 68-го года я оказался среди внутренних эмигрантов, мучеников, борцов за справедливость. На самом деле карьера моя двигалась в противопожном направлении. Друзья давно мне внушали, что пора внедриться в военно-промышленный комплекс, хотя бы потому, что там оплата выше. Я то загорался, то сомневался, но после защиты этот процесс закрутился. Мне нашли место начальника отдела экономического анализа и обоснований в огромном НИИ-почтовом ящике плюс я продолжал преподавать. Ты спросишь, зачем в оборонной промышленности вести экономические исследования. Во-первых, потому что выглядело солидно. Мы дескать не просто тратим основную часть бюджета страны, но делаем это с максимальной эффективностью. Во-вторых, экономический анализ полагалось делать при начале любого проекта, военного или мирного, иначе нельзя было получить ассигнований. Цифры брались с потолка, лишь бы выглядели хорошо, они подкреплялись сотнями страниц с таблицами и графиками, которые никто и не думал проверять. Еще мы писали обоснования для всевозможных руководящих затей, служивших источником пузатых премий. Советская власть очень поощряла разные усовершенствования. Однако, чтобы получить за них награду, требовалось подтверждение.

-- Подтверждение чего?

-- Что твое изобретение или рацпредложение действительно экономит деньги и материалы. Нужно было представить справку об экономическом эффекте. Эти справки относительно результатов, реальных, а чаще мнимых, готовили мои сотрудники, среди которых были настоящие зубры, виртуозы этого дела. В списки рационализаторов включали важных шишек из главка и министерства, соответственно выгоды для родного государства писались огромные, в миллионах. Справки эти утверждались тем же самым министерством. Разговор про конфликт интересов не заходил, до сих пор не заходит. В итоге по этим сомнительным, часто липовым заявкам выплачивались немалые деньги, хотя настоящим самородкам награды перепадали редко. Нашему отделу постоянно доставалась изрядная толика, мне в первую очередь. Я стал частью истэблишмента, номенклатуры, постоянно заседал на совещаниях высокого уровня, где по сигналу своего руководства подпускал экономического тумана и фразеологии. Для чего им и нужен был доктор наук. Меня регулярно включали в число ведущих разработчиков проекта, это тоже транслировалось в премии. Вдобавок к своей зарплате я регулярно получал еще одну или две. Начальству повыше давали еще больше. Наступило благоденствие. У меня, впервые в жизни, завелись свободные деньги, я мог себе позволить многое, о чем раньще и не мечтал. До меня дошел смысл Розиных слов о трагическом раздвоении. Недовольство-недовольством, но очень нравилось хорошо жить. Правда, в разгар этого процветания я, как крот, корпел над своей моделью советской экономики, которая не имела шансов получить официальное одобрение. Не раз добрым словом поминал Розу -- за то, что усадила меня за английский. Что бы я мог прочесть без языка -- по экономике, особенно по истории? Разве что одного Ключевского.