Натиг Расул-заде - Нонсенс

- Может, ты нас пригласишь все-таки, а, папа? - сказала дочь растерянно стоявшему на пороге отцу.

- А? Да, да, проходите... конечно... - пробормотал Кязым, посторонившись и пропуская дочь и внуков, которые, войдя, почти одновременно подмигнули деду, несмотря на явный запрет не фамильярничать, ясно написанный на мрачно насупившемся лице дочери.

Они все вчетвером прошли в прекрасно обставленную гостиную с голубым ворсистым ковром во весь пол и мягкими покойными креслами в углу, возле камина. Внуки упали в эти кресла и вытянули ноги к камину. С их одинаковых полусапожек стекли на каминную решетку несколько грязных капель, и Кязыма, привыкшего к чистоте, вдруг, на короткий миг, пронзило неприятное чувство. Он усилием воли заставил себя не смотреть на обувь внуков, которую следовало бы оставить в передней, надев шлепанцы для гостей.

- Ну, вот, - сказала, усевшись в кресло, дочь. Она одна сняла сапоги и надела тапочки, за что Кязым по-настоящему был ей благодарен, сам в душе насмехаясь над собой, понимая, какие это мелочи и как они выпирают в старости. Лет двадцать-тридцать назад ему было бы начхать на подобную чушь, он бы и внимания не обратил - жена приберет после, или же придет утром домработница и почистит. Теперь он на все обращал внимание и, несмотря на врожденное жизнелюбие, от любой мелочи приходил в дурное расположение духа.

- Ну вот, - повторила дочь и снова замолчала, и непонятно было, хотела ли она начать разговор или вызывала на это отца. Когда пауза, между прочим, абсолютно не тяготившая внуков, достигла своего естественного предела, Кязым осторожно спросил:

- Что?

- А? - задумавшись, рассеянно спросила дочь.

- Я спрашиваю, что - "ну вот"? - сказал Кязым.

- Ну, вот, говорю, и доигрались, - встрепенулась дочь, как бы вспомнив главное, из-за чего и пришла, и тут же напустив на себя воинственный вид, будто Кязым был в чем-то виновен, и она его вину, которую он не сознавал, пришла ему доказывать. - Несколько дней назад у тебя был сердечный приступ, я знаю. От чужих людей приходится узнавать такие вещи, со стыда сгореть можно, честное слово! Ты разве сам не мог позвонить? Ты же здесь совсем один, не дай бог, случится что...

- Как же я буду звонить, если твой муж, едва услышав мой голос, бросает трубку? - сказал Кязым. - Думаешь, это приятно? А к телефону постоянно он подходит. Как же _ хозяин! И телефон, следовательно, его, - Кязым все время искоса поглядывал на помалкивавших внуков, ему хотелось заговорить с ними, приласкать их, потрепать по плечам, но при дочери не хотелось обнаруживать своих чувств, и, кроме того, он ждал, когда она скажет о цели своего прихода.

- Это было четыре года назад, - сказала дочь. - Ты знаешь, мы люди лояльные, так что... - она не договорила, очевидно любуясь словом "лояльные", повисшим в воздухе. Кязым знал о неутолимой страсти дочери к месту ли, не к месту употреблять недавно узнанные, где-то случайно вычитанные слова, понравившиеся ей своим звучанием, и потому не стал переспрашивать, какие они люди и что из этого следует, мальчики же одновременно прыснули.

- Если что-то изменилось и теперь мне в ухо не будут давать отбой, можно было бы позвонить и сообщить, клянусь честью, - проворчал Кязым. - К тому же вы зря волновались. Просто схватило сердце, это и приступом не назовешь... В "Зоне здоровья", в парке, врач сделал мне укол, и все прошло... - Когда он это говорил, лица внуков, Кямала и Кямиля напряглись, они чуть обернулись к нему и нахмурились, озабоченно глянули на деда, отчего у Кязыма сладко заныло внутри и воспряла душа, взлетела, мимолетно осчастливленная - казалось, больше ему ничего не нужно в жизни. - Так что, Зарифа, - продолжал Кязым, обращаясь к дочери, - ничего необычного, как видишь, не произошло, и поводов к тому, чтобы что-то в существующем порядке вещей менять, не имеется... - он оборвал себя, поняв, что не следовало бы столь желчно и искусственно говорить в присутствии внуков, нервно почесал перстнем переносицу и уже более мягко продолжил: Разве что у вас что-то случилось, и нужна моя помощь... Я готов... Я готов, и в самом деле с неподдельной готовностью в голосе повторил он. - Если только просьба эта принесет... вернее, исполнение этой просьбы принесет вам пользу, а не вред, - говоря "вам", Кязым сделал легкий жест, разом охватывающий всех троих - Зарифу, Кямала, Кямиля, сидевших перед ним, уставившись на многочисленные язычки огня из оригинально сконструированной газовой горелки в камине.

- Никакой просьбы у нас к тебе нет, - сказала Зарифа, не отрывая взгляда от огня в камине.- Я с Ялчыном вчера крупно поругалась...