Василий Немирович-Данченко - Милость!

— Я узнаю тебя, наиб Юсуф…

Брызгалов, улыбаясь, подал ему руку. Тот её пожал… Странно было видеть эту суровую улыбку на лице того и другого.

— Мы с тобою поквитались. У меня нет зла ни против тебя, ни против твоих. Ты, верно, пришёл просить разрешения убирать трупы?

— Да, по шариату, — они не могут оставаться гнить на полях как падаль.

— Так вот вам моё разрешение. До вечера сегодня, пока солнце не зайдёт за Шахдаг, вы можете приходить под самую крепость и убирать трупы, но с двумя условиями: те, которых пришлёшь ты, должны быть безоружными.

— Слушаю, саиб.

— Потом: с трупов должно быть снято оружие и брошено на земле.

— И кинжалы? Ты знаешь, саиб, нельзя мусульманина, павшего на земле, хоронить без кинжала.

— Кинжалы можете оставлять на трупах и на раненых, а остальное — долой. Мои солдаты сверху будут следить за исполнением этого, и при малейшем нарушении условий начнут стрелять по ослушникам. Прощай, наиб Юсуф! Мне бы приятнее было драться не против тебя, а рядом с тобою.

— И мне тоже, саиб!.. О твоей храбрости говорят у нас даже и в Кабарде. Таких узденей мало и у натухайцев!.. Прощай, саиб!.. Благодарю тебя от лица этих, — указал он величественным жестом на безмолвных свидетелей, лежавших кругом.

Брызгалов ещё раз пожал ему руку и пошёл назад.

Наиб Юсуф приказал глашатаям вернуться, и через четверть часа их резкие гортанные крики раздались уже далеко. Точно ожидавшая их серая масса пеших лезгин без оружия наполнила всю долину. Дравшиеся под стенами этой крепости нахлынули обратно, но уже мрачными и молчаливыми, с голыми руками. Солнце не играло на дулах ружей и на оправе шашек и кинжалов. Между ними много было наибов, — они следили за тем, чтобы нигде не нарушалось условие и не было беспорядка… Безмолвно совершалась работа, и в зловещей тишине пришедшие подымали павших и уносили их на себе… На их месте оставались кучи ружей, шашек и пистолетов!.. На крепостных стенах вся эта суета внизу производила неизгладимое впечатление… Братья отыскивали братьев, отцы — сыновей, сыновья — отцов. Многие поворачивали убитых лицом к солнцу и с трепетным выражением жалости взглядывал в их лица. Вон один важный наиб нашёл, наконец, своего… Красавец горец, ещё безусый, лежал, раскинув руки, у самого Самура… Старик наклонился над ним и, чтобы никто не видел его горя, свою и его голову накрыл башлыком и оставался так несколько минут… Потом вдруг встал. Лицо его было сумрачно и грозно… Он поднял дорогую ношу, перекинул её через седло и повёл коня в поводу… Вон другая группа… Трое молодых бойцов в богатых и щёгольских черкесках — елисуйцы, должно быть, — отыскали старика, папаха которого была обвита зелёною чалмою. Они сняли с него шашку и пистолеты, благоговейно поцеловали их, потом припали устами к полам убитого и с лицами, по которым текли слёзы, подняв, понесли его на себе… Много таких встреч происходило на глазах у русских… Вот, наконец, вдали красным пятном выделилась кучка всадников — она быстро приближалась к полю вчерашней битвы…

— Шамиль, Шамиль!.. — пронеслось по стенам, и с жадным любопытством выбежали и воззрились на него солдаты.

Худое лицо с яркими, — горящими внутренним огнём глазами. Худое лицо — нервное, с орлиным носом, тонкими и бескровными губами… Широкие плечи, могучая фигура… Кажется, что глаза эти не мигают вовсе, что ресницы их ко лбу приросли… Соколиным взглядом он окидывает поля и хмурится, почти сдвигая уже седеющие брови… Он — точно одно тело с лошадью. Лёгкий кабардниский конь — золотом горит под ним. Тонкие ноги его, шутя, одолевают расстояние… Шамиль что-то обдумывает. Он внимательно смотрит на стены крепости и на русских… Ни вражды, ни злобы в его глазах… Он исполнитель велений Аллаха. Разве ангел Азраил ненавидит поражаемых им?.. Он удержал коня и медленно проезжает вдоль убитых и раненых… Оглядывается… Какой-то старик-наиб подскакивает к нему. Он говорит что-то так же бесстрастно… Наиб во весь опор летит к стенам и, доскакав до рва, прикладывает руки ко рту и кричит по-русски:

— Великий имам Чечни и Дагестана — повелитель всех горных народов от южных гор до Терека и от моря до моря, раб Аллаха и верный слуга Магомета, пророка его — шлёт привет всем и благодарит за милость.

Брызгалов отдал честь.

Внимательно-острый и огненный взор Шамиля остановился на нём. Точно он оценял противника, с которым имел дело… Что-то шевельнулось в углах его рта, и, слегка дотронувшись рукой до сердца, — он медленно повернул коня и поехал назад…