Василий Немирович-Данченко - Кабардинские певцы

— Какой ты жених мне! — говорила знаменитая красавица Эмина молодому князю Тавриа.

— Разве рука моя слаба? Разве мало врагов убил я в бою? Разве кто сомневается в моей храбрости?

— Кто же из черкес не храбр, у кого из них рука слаба, кто не убивает гяуров в бою?!. Этого мало…

— Чего же надо ещё?

— Ты должен знать свой народ.

— Разве я его не знаю?

— Нет, не знаешь. Только тот знает свой народ, кто поёт его песни, кто плачет и радуется с ним… Только тот, кто в их звуках хранит память о предках, чьё сердце точит песню как горный камень, — воду освежающего потока…

И Эмина, отвергнув князя, вышла за простого гекоко, победившего соперников импровизацией на великом народном празднике.

Брызгалов стоял на стенах крепости, присматриваясь к этим кострам, — как вдруг около послышалось:

— Вашескобродие!.. Дозвольте отлучиться…

Он оглянулся. Хмурый и решительный перед ним стоял Немврод Самурского укрепления, Левченко.

— Куда? Зачем?..

— А к ним… Дознаться, что они себе думают…

— Узнают, — убьют тебя!..

— Меня узнают? — изумился Левченко. — Никаким порядком это невозможно.

Он с таким убеждением проговорил это, что Степан Фёдорович, действительно, понял, что ни убить, ни поймать Левченко — нельзя.

— Я по-ихнему балакаю… Сейчас допытаюсь… Опять же сколько их…

— Хорошо, только смотри, — береги себя!

— Меня Бог бережёт… А самому себя беречь не стоит, ваше высокоблагородие…

И Левченко повеселел. Старому охотнику было не по силам его бездействие в осаждённой крепости.

Он тихо вышел за ворота, перебрался на ту сторону. В секрете его чуть штыком не нащупали, потому что Немврод переоделся лезгином.

— Не трожь, Афремов! Своего не узнал?..

— Да ты куда это, Левченко, собрался?

— Не твово ума дело. Ты лежи себе… Эй, Валетка.

Сторожевые собаки все его хорошо знали и только ласкались к нему, не лая… Валетка, гордая сделанным им выбором, последовала за ним шаг за шагом. Когда он припадал к земле, и она делала то же. Левченко хотел было прочесть ей наставление, как вести себя в этой экспедиции, но собака была столь рассудительна, что солдат решил: «Нечего по пустякам с ей разговоры разговаривать. Она сама всё хорошо понимает»… И действительно, встречая уже за рощами таких же ободранцев, как являлся Левченко, но настоящих лезгин или кабардинцев, она не лаяла, а только хоронилась в кустах да к земле прилегала, чтобы её самое не заметили… Вот уже близко один из костров. Ярко распылался. Так ярко, что багровые языки пламени срываются оттуда и уносятся в высоту, целые снопы искр гаснут во мраке безлунной сегодня ночи… Как ясно видны горбоносые, суровые лица горцев кругом, их опущенные вниз брови… Полымя играет на них… «Не заметили бы!» — подумал про себя Левченко и тихо пополз в сторону к громадному каштану… Слава Богу, — легонько ветерок зашелестел в его чаще… Разбудил листву, перешептался с ней и к другим деревьям понёсся на лёгких крылах, точно передавая им Божье веление… Но этого времени было достаточно старому охотнику. Ещё и листва не успокоилась, а он уже крепко сидел в ней на толстом суке. Теперь его бы никто не увидел. Никто бы не отличил в вершине дерева этих спокойных пристальных глаз, устремлённых в самое полымя костра. И хорошо попал Левченко, очень хорошо! Это именно и был тот костёр, за которым во главе своих сидел князь Хатхуа. «Ишь разбойник! — любовался им солдат. — Подлинно разбойная душа, а храбёр, что и говорить! Настоящий богатырь! Ему бы нашему царю-батюшке послужить… Хорошее бы дело было!.. До больших бы чинов достукался… А он, дурак, бунтует… Эх, глуп народ!..» Валетка внизу тоже улеглась, но её не интересовало нисколько пламя костра и худые фанатические лица, на которых оно отражалось. Подняв морду вверх, она чуяла Левченко и следила за ним… Так она и лежала спокойная, неподвижная…

Вон сидящие у костра расступаются и кланяются кому-то.

— Кадаги [2] Тоже, что и гекоко — певец и импровизатор. , кадаги пришёл… — слышится кругом.

Старик с совершенно обуглившимся от солнца лицом и голою грудью важно садится на камень против огня, ставит на колено струнную пшаури…

«Петь сейчас будет!..» — соображает Левченко.

Старик тихо-тихо начинает монотонную и грустную прелюдию… Точно что-то вздыхает там у костра… Теснее сдвигаются кабардинцы. Хатхуа рядом со стариком смотрит в полымя, точно видит там в живых, сверкающих золотым блеском огня образах то, о чём сейчас запоёт гекоко… И песня не заставила себя ждать…